|
Увидеть, что там, наверху, Курт не мог, как не мог и понять, почему видит то, что вокруг: никаких источников света — проемов, окон, факелов — не было, и мнилось, что эта мгла озаряет сама себя, подсвечивает блеклым черным светом, позволяющим различить, что находится рядом, в дюжине шагов, и не дающей увидеть то, что дальше.
Дальше… Дальше. Надо идти дальше. Курт опустил взгляд под ноги. Под ногами была утоптанная земля — ровная, жесткая, как камень, самая обычная земля, утоптанная за многие годы многими сотнями ног. Помедлив, он шагнул вперед, повернулся направо и сделал еще шаг. В тишине, мертвой и сухой, как старая кость, отчетливо скрипнули мелкие песчинки под подошвами, отозвавшись глухим, но ясным эхом; Курт остановился, и тишина вернулась. Еще шаг. Скрип. Еще. Шуршание. Эхо. Шаг… Шаг за шагом и минута за минутой звучали эхом вокруг, уносясь в вышину и вперед, шаг за шагом, минута за минутой, эхо, шаг, шаг, минута… Каменный рукав цвингера все тянулся и тянулся, и не кончался, все так же растворяясь во мраке вдали; этого не могло быть, не должно быть — судя по тому, сколько минуло времени, Курт должен был уже дважды обойти замок кругом и начать третий обход, но рукав все тянулся и не кончался… Когда это случилось, он даже не сразу понял, что бесконечная стена, наконец, оборвалась. Точнее — стена уперлась в другую стену, и впереди издевательски четко, явственно различимо увиделся тупик. Курт замедлил шаг, пытаясь всмотреться пристальней, пытаясь понять, увидеть, не обманная ли это кладка, не таит ли угол тупика скрытого прохода, поворота, не заметного даже вот так, вблизи… Дойдя до преградившей путь стены, он остановился вплотную, коснулся шершавого камня, провел по нему ладонью, нажал, уже и без того понимая, что стена материальна, что это не морок, не видимость, и нет никаких скрытых поворотов и выходов… — Зараза… Его шепот ударился о стену, взлетел, унесшись эхом прочь, во мглу, и возвратился, глумливо повторив собственный голос неприятным скрипучим шипением. Да не может этого быть. Куда-то же подевались три группы. Как-то же они вышли отсюда, из этого бесконечного тупика. Значит, где-то он пропустил поворот. Где-то этот поворот все-таки был, был проход, просто он все время смотрел вперед и под ноги, а потому не увидел какой-нибудь замаскированной ниши или двери. Значит, надо развернуться и проделать тот же путь обратно, теперь внимательней глядя на стены. Курт развернулся — и отступил назад, едва удержавшись от того, чтобы отпрыгнуть. В шаге от него, там, где только что уходил в темную бесконечность рукав цвингера, начиналась лестница. Лестница была широкой, занимая все пространство между двумя стенами, с высокими, в пол-локтя, каменными ступенями. Лестница уходила вверх. Лестница уходила вверх, во мглу, нависая над головой наискось, словно крыло односкатной крыши, и можно было, сделав шаг вперед, вытянуть руку и коснуться одной из ступеней прямо напротив лица. Курт вытянул руку и коснулся одной из ступеней прямо напротив лица. Под пальцами был камень — твердый пыльный камень, светло-серый гранит. Курт подошел на шаг ближе и осторожно толкнул одну из ступеней носком сапога. Камень. Светло-серый гранит. Твердый, настоящий, вполне материальный, и в тишине вокруг разнеслось эхо, когда подошва зашуршала о пыльную поверхность… Он оглянулся; тупик оставался на месте, так и не обратившись ни лестницей, ни дверью, ни темной бесконечной пустотой. Повернулся снова к лестнице; лестница по-прежнему нависала над головой, занимая собой всю ширину цвингера. Курт медленно поднял ногу, прижав подошву к той ступени, до которой мог дотянуться, помешкал мгновение и оттолкнулся второй ногой от земли. Ничего не случилось — не перевернулся мир вокруг, не сместились стены, не кувыркнулась лестница перед взором, не произошло ровным счетом ничего, просто ступени вдруг оказалась под ногами, услужливо вымостившись вперед и вверх. |
