Она тоже это почувствовала – почти сразу, как только они въехали, – но ее тревогу заглушала надежда. Предполагалось, что все образуется, устроится; между тем все стало еще хуже. С его пьянством всегда было трудно мириться, но его в какой‑то степени можно объяснить – во всяком случае, работа представителя студии дизайна требовала, чтобы он иногда пил с клиентами. Женщины, с которыми он изредка спал, нисколько ее не волновали – зная его несостоятельность, она сомневалась, что он испытывал от этого наслаждение. Но то, что он считал себя обиженным, невезучим, действительно делало их совместную жизнь невыносимой.

Его оскорбляла ловушка ответственности, в которую он попался, став владельцем дома, оскорбляли долги строительному обществу, оскорбляли непомерные, по его понятиям, ее требования к нему – как физические, так и духовные. Его оскорбляло даже то, что он стал причиной ее нервного срыва.

Теперь, когда дело дошло до необходимости терпеть еще и физические проявления его ожесточенности – она вся ходила в синяках и ссадинах, – стало ясно, что этому необходимо положить конец, продолжать было бессмысленно. Несмотря на то что они юридически не состояли в браке, дом был в их совместном владении. Но кто из них должен уйти? Неужели она – ни с чем после четырех лет мучений? Но ведь знала, что если Ричард будет настаивать, то не сможет ему перечить. Она швырнула на стол пустую упаковку. Таблетки совершенно не помогали.

Она резко встала, скрипнув стулом по кафельному полу, и решительно подошла к мойке. Набирая воду в чайник, пустила такую сильную струю, что вода, ударившись о металлическую поверхность, залила всю блузку. Она выругалась и с шумом водрузила чайник на плиту. Включив газ, потянулась за сигаретами – открытая пачка лежала на доске для резки хлеба. Достала одну и сунула ее кончик в пламя конфорки, затем быстро в рот, резко втягивая воздух, чтобы сигарета раскурилась. Ее пальцы забарабанили по алюминиевому покрытию; руку свело судорогой, и она не заметила, как начала колотить по мойке кулаком. Удары делались все сильнее и сильнее, гулко прокатываясь по маленькой кухне. Она остановилась только тогда, когда на ее едва прикрытую грудь упала слеза, и эта единственная капля влаги вызвала гораздо более острое ощущение, чем окатившая ее несколько минут назад вода из‑под крана. Но она знала, что может позволить себе только одну слезу. Утершись ладонью и глубоко затянувшись, она посмотрела за окно, где на всем протяжении улицы фонари отбрасывали на тротуар серебристые лужицы света. Придет ли он сегодня домой? Уже не было уверенности, что ее это волнует. Она выпьет свой кофе и ляжет в постель; там и решит, что делать дальше.

Закурив еще одну сигарету (с досадой отметила – последнюю), прошла с чашкой кофе через кухню к лестнице, ведущей в спальню. Дом был двухэтажный. В цокольном этаже располагались гараж и мастерская, на первом – кухня и гостиная, на втором – две спальни и ванная. У лестницы, спускавшейся к входной двери, она задержалась: что, если не впускать его в дом? От кофе спиральными струйками поднимался пар; она раздумывала. Приняв наконец какое‑то решение, она порывисто шагнула вперед, но тут же остановилась, схватившись за перила. Внизу было темно. Обычно маленькую прихожую заливал рассеянный свет уличного фонаря, проникавший внутрь через застекленную дверь. Но сейчас там была непроглядная тьма. Странно, из кухни она незаметила, что фонарь не горит. Изогнувшись, она щелкнула выключателем. Ничего не изменилось, но от резкого движения горячий кофе выплеснулся на руку.