– Боже, наверное, для нее это было ужасно, Крис. Для вас обоих. – Джессика тоже наклонилась вперед.

– Несколько месяцев я наблюдал, как Линн все глубже и глубже погружалась в себя, и просто не мог до нее достучаться. По‑видимому, она во всем обвиняла меня. В конце концов я повел ее к психиатру, и он объяснил, что для Линн я стал почти убийцей Люси. В ее смятенном сознании сложилось представление, что я снова отобрал у нее дочь. Я не верил ему, не мог поверить. Мы с Линн всегда были так близки. Если она страдала, то страдал и я; если я был счастлив, то и она была счастлива. Люси стала для нас как бы олицетворением этой близости, ее результатом. И получалось так, что с ее смертью наши узы разорвались. До того как я вынужден был поместить Линн в клинику, она дважды пыталась покончить с собой. А однажды хотела убить меня...

Джессика вздрогнула – не от холода – и порывисто прикоснулась к его руке. Он откинулся на спинку скамьи, словно желая стряхнуть ее руку, и она быстро ее убрала.

– Первый раз она приняла таблетки снотворного, второй – пыталась вскрыть себе вены. В обоих случаях мне удалось вовремя доставить ее в больницу, но я понимал, что однажды не успею. После второй попытки она буквально возненавидела меня. Она хотела быть с Люси, а я ее не пускал. Проснувшись как‑то среди ночи, я увидел, что она стоит надо мной с ножом. Не знаю, почему она не убила меня, пока я спал. Возможно, в глубине души Линн не хотела делать этого. Но мое пробуждение сработало как пусковой механизм. Я еле успел увернуться. Нож вошел в подушку, и мне пришлось сильно ударить жену, чтобы заставить ее выпустить нож из рук. После этого у меня не осталось выбора: я должен был отдать ее под чей‑то присмотр. Я не мог следить за ней непрерывно.

Бишоп умолк, и оттого, что он избегал смотреть на Джессику, она подумала, что он жалеет, что рассказал ей все это. По‑видимому, он еще никому никогда об этом не говорил.

– Это произошло шесть, нет, семь лет назад, – сказал он наконец.

– И Линн все еще?.. – Она запнулась, не решаясь произнести это слово, чтобы не обидеть его.

– В психиатрической клинике? Да, в частной. Не самой лучшей, конечно, а в такой, которую я могу себе позволить. Владельцы этого заведения называют его «Дом отдыха для душевно дезориентированных». Там не столько лечат, сколько пытаются облегчить страдания. Да, она все еще там, и, насколько я могу судить, ее состояние не улучшается. Скорее наоборот. Я стараюсь навещать ее как можно чаще, но она теперь даже не узнает меня. Мне сказали, что Линн воздвигла вокруг себя защитную стену, а я представляю для нее величайшую угрозу, поэтому она вычеркнула меня из своего сознания.

– Пусть мое признание покажется вам неуместным, Крис, но я вам очень сочувствую. Эти годы были для вас настоящим адом. Теперь понимаю, почему вы так ненавидите спиритов.

К удивлению Джессики, Бишоп взял ее за руку. – Я отнюдь не ненавижу их, Джессика. Да, к шарлатанам я питаю отвращение, но я обнаружил, что многие совершенно искренни, хотя и заблуждаются. – Он пожал плечами и отпустил ее руку. – Этот первый, ирландец, был жалким дилетантом по сравнению с теми, кого я узнал впоследствии. Они превратили это занятие в настоящее искусство. Вам известно, что в Америке есть магазин, где можно купить спиритические чудеса? Пару долларов за вращающийся стол, чуть больше – за призрак, вещающий на разные голоса. У них имеются даже контейнеры с эктоплазмой. На волне интереса к мистике спиритизм превратился в большой бизнес.