На столе громоздились папки с документами, тут и там пестрели наклеенные записочки, создавая полное впечатление бурной деятельности. Я бы и то поверил, что она горит на работе, если б не знал, сколько времени она висит на телефоне.

Я уже шел к двери кабинета, когда Селеста обернулась и протянула мне смятую бумажку:

– Это для вас.

На клочке бумаги для ксерокса было нацарапано красным шариком:

«Спасибо, что выручили меня. Я решила, что будет лучше, если я не стану здесь задерживаться. Я слышала ваш разговор с подружкой. Неужто вы и впрямь киллер? Звучит интригующе. Я знаю людей, которым могут понадобиться ваши услуги. Еще раз спасибо. МКг».

МКг, а не МКл. Значит, не миссис Карлайл.

Я вздохнул с глубоким облегчением. Теперь Хэрроу от меня отстанет.

За своим рабочим столом я прочел записку еще раз. Одна забота сменилась другой. Боже! Мой отец и его друзья‑пенсионеры, все бывшие полицейские, любят посудачить о моей способности вляпываться в нечто коричневое. Это не так. Дело не в способности вляпываться – оно само ко мне так и липнет. Теперь благодаря длинному языку Жанин эта рыжая девица решила, что я профессиональный мочила. Дела моего агентства наконец‑то пошли в гору, я даже начал снабжать работой других. Не знаю, способствовало ли этому более удобное расположение офиса, рядом с Саут‑Кинг‑стрит, или моя возросшая популярность среди клиентов, но сложа руки я не сидел.

В том, что Клайд Хэрроу прибавит мне известности, радости было мало, но еще хуже, если эта «МКг» ославит меня среди своих собутыльников, а у пьющего человека всегда есть друзья по стакану: представляете, ребята, я знакома с настоящим мочилой! Час от часу не легче!

На самом деле есть еще две проблемы, которые с некоторых пор омрачают мое существование. Первая, – это Жанин. Я уже рисовал себе наше с Жаннин будущее в купленной в рассрочку половине дома где‑нибудь в Чидле или Хэндфорте или любом другом южном спальном местечке. Что в этом плохого? «Пригородный, односемейный мистер Джонс с отдельным входом». Десятки тысяч добропорядочных граждан соответствуют этому определению. Почему не я?

Жизненные обстоятельства связывают нас с Жанин, как вьюнок, поддерживающий ветхую изгородь. После смерти моей жены прошло пятнадцать лет, а я все один. И тут Жанин вдруг спокойненько заявляет, что собирается перебраться в Лондон. Замечательно!

Другая моя проблема возрастом постарше – это мой папаша Пэдди Кьюнан, гордость манчестерской сыскной полиции в отставке. С недавних пор он потерял покой из‑за принадлежащей мне картины Лоури. Это полотно подарила мне Ди Элзворт, мать близнецов, которых, если верить ее словам, она родила от меня. Картина провисела в гостиной Пэдди шесть лет, пока он вдруг не наткнулся на заметку в газете о том, что меньшее по размеру творение кисти Лоури, находившееся в какой‑то частной школе, было продано за кругленькую сумму с пятью нулями.

С тех самых пор он стал ко мне цепляться. Где взял? Кто дал? А знает ли тот, кто дал, цену этой вещи? Не стоит ли вернуть такой подарок? Или, скажем, продать картину и вложить деньги в какой‑нибудь более надежный бизнес, чем частный сыск, – в акции «Макдональдса», например? По мне, ничего хуже не придумаешь. Я предпочел бы отдать картину в художественную галерею. Наверно, лучше всего было бы, если б Ди вовсе не дарила мне этого Лоури, но она знала, как он мне нравится. Я пообещал ей никогда не искать встречи с детьми, отцом которых я сделался по чистой случайности, и она, по всей видимости, решила, что картина послужит мне утешением. И вот теперь, когда от меня ускользала и Жанин, я начинал понимать, что никакая круглая сумма не может заменить общения с собственными детьми. Не может – и все.

Пэдди все жилы из меня вытянул, пока не докопался до «голых фактов». И что же это за факты? Да вот они: в тот самый момент, когда два профессиональных киллера насиловали Ди, отсрочив ненадолго мое переселение в мир иной, я положил конец их штучкам.