«Лайфа» не было, он исчез, растворился в воздухе.

– Орлов умер своей смертью в Кливленде в 1973 году, в возрасте 77 лет, – спокойно сообщил Федор Федорович. – Версия «Сталин – агент охранки» до сих пор имеет своих приверженцев, хотя безусловно доказано, что письмо Еремина, то, что ты обозначила как документ № 2, подделка, и никаких следов «изящной папки» до сих пор не обнаружено. Ничего нельзя доказать. Свидетелей не осталось.

– А Еремин в каком году скончался?

– Точно не знаю. К пятьдесят шестому ему могло быть лет восемьдесят пять. Февральская революция застала его в Финляндии, он недолго думая сбежал из России, с женой и двумя дочерьми, сбежал очень далеко, в Чили. Дон Левин найти его не сумел.

– Кто же фальсификатор?

– Ты до сих пор не догадалась? – Старик противно захихикал. – О чем мы с тобой болтаем уже которые сутки подряд? Кому могла понадобиться эта дурацкая полемика? У кого имелось несколько секретных лабораторий, где подделывалось все: паспорта, исторические документы, доллары? Ну, что ты опять загрустила? Разве не смешно? Оська Корявый кинул кость, из-за нее началась драка. Но кость оказалась несъедобным муляжем, фальшивкой. Вот так он и дрессировал людей, до сих пор дрессирует.

Действительно, до сих пор дрессирует, в полное свое удовольствие.

Полемика продолжилась в России, в начале девяностых. Сразу несколько историков, в том числе и тот доктор исторических наук, который объясняет трагедию России сифилисом и еврейским дедушкой Ленина, обнаружили в архивах пару-тройку «писем Еремина». Текст идентичен документу № 2. И опять стали спорить, азартно, искренне. И опять не пришли ни к какому разумному выводу, никто никого ни в чем не убедил, ничего не доказал.

– Что касается документа № 1, его можно назвать мечтой. – Агапкин кисло усмехнулся. – Сочинил его один из поклонников версии «Сталин – агент охранки», просто чтобы продемонстрировать, как могло бы выглядеть настоящее письмо Еремина.

– Коба все-таки сотрудничал с охранкой или нет? – в который раз повторила я этот дурацкий, не имеющий ответа вопрос.

Я ждала, что старик опять захихикает. Но он молчал, лицо его застыло. Я ушла на кухню, включила чайник. Я ждала, пока он закипит, слушала гул ночного города за окном и никак не могла отделаться от вечного мучительного вопроса: где кончается выдуманный сюжет и начинается жизнь? Или наоборот – где кончается жизнь и начинается выдуманный сюжет?

Из моего кабинета вдруг зазвучала музыка, старый джаз, записи Луи Армстронга 30-х. Мне было лень удивляться, каким образом старик с парализованными ногами сумел встать с дивана, подойти к письменному столу и найти в моем компьютере эту композицию. Я достала из посудного шкафа стаканы в старинных серебряных подстаканниках, опустила в них бумажные пакетики с зеленым чаем. Ко мне на кухню приковылял Вася, подошел к своей миске и ударил по ней лапой.

– Что за манера есть в два часа ночи? – проворчала я. – Ты сегодня завтракал, обедал и ужинал. Хватит с тебя, потерпи до завтра.

Вася сильней ударил по пустой миске, выразительно взглянул меня, гавкнул, тактично, поночному. При всей своей избалованности он все-таки был интеллигентным псом.

– Нельзя столько есть, – сказала я сердито, – в твоем возрасте толстым быть вредно, опасно, понимаешь?

Вася еще раз гавкнул, громче. Он возражал мне, он считал, что есть надо, когда хочется и сколько хочется. Я сдалась, положила ему в миску творогу и несколько печеньиц. Он помахал хвостом, улыбнулся, вылизал миску дочиста за минуту и принялся жадно лакать воду.

Вася в свои шестнадцать собачьих лет, равнявшихся примерно ста десяти человеческим годам, выглядел отлично и не страдал отсутствием аппетита.