Изменить размер шрифта - +
Блюдо называлось «Чингизхан». Это экзотическое блюдо придумано специально для туристов. Готовили мы его сами. Нам приносили на тарелке очень тонкие куски хорошо отбитого сырого мяса и стальной шлем, который ставился над зажженной спиртовкой. Когда он накалялся, мы налепливали на него мясо, которое, поджарившись, само отскакивало. Публика была в восторге. Одна латышка потом все повторяла: «Мы сами жарили Чингизхана на его большом члене».

Щедрый москвич облагодетельствовал стюардесс и водителей матрешками, но при этом решил сэкономить, разнял их и подарил каждой японке по одной куколке. Через пять минут к нам прибежала обескураженная стюардесса. Она разнимала подаренную матрешку, тыкала внутрь пальчиком и кричала «Нет!»

Во время поездок на автобусах наш гид рассказал нам массу интересных вещей. Многое мы слышали впервые.

Оказалось, что японцы читают не по горизонтали, а по вертикали. Они не вдевают нитку в иголочное ушко, а стремяться надеть иголку на нитку. Обед они зачастую начинают с десерта. Работая рубанком, они двигают его не от себя, а на себя. На лошадь садятся не слева, а справа. Число 13 к неудачным не относится. Неудачные числа 4, 6, 9. Цифра 4 – си (смерть). Поэтому в больницах нет палат № 4. По закону 1947 года проституция запрещена, тем не менее этот бизнес процветает полулегально. Существуют даже специальные Раму ханеру – отели любви. Ученик икебаны может назвать 60 цветов, мастер  240. Голубой – цвет любви, светло голубой – тайной любви, темно голубой – несчастной, белый цвет – символ чистоты, черный обозначает хитрость, коричневый – сомнение и т. д. Я вспомнил ленинградский Институт метрологии им. Д.И. Менделеева. Там в специальном зале в изящных лакированных шкатулках лежат на бархате маленькие пятисантиметровые стеклянные плитки семи цветов радуги. Это эталонные меры цвета. По ним калориметристы исчислили математическим путем 1000 цветов, обозначаемых трехзначными цифрами. Но это – расчеты, а тут 240 цветов определяют на глаз.

Меня попросили оформить палубу к предстоящим соревнованиям команд. Лозунг мы придумали быстро: «Зодчие! На пути из Олимпийского комплекса в Саппоро к Олимпийскому комплексу в Токио покажем высочайшие результаты»! С остальным оформлением было хуже. Нам дали рулон обоев. Я предложил разделить его на вертикальные полосы, и на них написать иерлоглифы. Кое какие проспекты у нас уже были. Утром, когда вывесили все эти лозунги, собрался народ и просил перевести. Мы скромно удалились. После этого к нам прибежал наш переводчик Сергей. Он был в ужасе:

– Что же вы, душегубы, со мной делаете! Послезавтра прибываем в Токио, нас встретит официальная делегация, спросят, что тут написано, а я что им отвечу?

– А ты говори, что это орнамент.

– Какой, к черту, орнамент – это же иероглифы, и если их прочесть, такая абракадабра получается, что и сказать страшно.

Договорились, что плакаты повисят только завтра, во время соревнований.

Утром 9 сентября входим в Токийский залив. В 8:30 на внешнем рейде приняли лоцмана и вошли в токийскую бухту. Навстречу нам уже неслись два бота «Микуни мару» и «Сумида». Они обогнули судно, воткнулись в кормовую и в носовую части и погнали нас, грешных, к причалу. На своих двигателях в бухту не пустили. Тут на шлюпочную палубу вывалил наш оркестр, путаясь в проводах и многочисленном оборудовании, разместился у правого борта и врезал с таким остервенением «Катюшу» и «Подмосковные вечера», что поднял на ноги весь порт Харуми. Пока швартовались, Сергей пичкал нас необходимой информацией по Токио: 12 миллионов жителей, 15 % всей продукции Японии, половина всех студентов, 20 000 баров (это особенно было актуально при нашем сухом законе) и т. д.

И пошли бесконечные экскурсии: Маро Наичи – деловой центр, Касуми Гасеки – правительственный центр, Гинза – ювелирный центр, Токийская телебашня – на то время самая высокая в мире – 333 метра с видовой площадкой, зал для борьбы сумо.

Быстрый переход