— И все же, как вас зовут? — снова спросил я.

— Меня зовут Храмов, — ответила голова с большим достоинством, видно, с расчетом на то, что я должен всенепременно знать. Но, не увидев с моей стороны должной реакции, добавила: — Лавр Михайлович.

— Вы пенсионер? — поинтересовался я.

— Да, я пенсионер. Пенсионер-общественник. Занимаюсь вскрытием язв нашегодемократическогообщества. — Слово «демократического» было сказано с большой язвительностью в голосе. — Еще я — действительный член Общероссийской общественной организации «Контроль народа». Слышали про такую?

— Слышал, — ответил я, припомнив обстоятельства этого дела и внутренне содрогнувшись. — Месяц с небольшим назад эта организация трагически потеряла своего председателя.

— Трагически потеря-а-ала, — проворчала голова и пошевелила седыми кустистыми бровями. — Председателя нашей организации Василия Николаевича Масловского убили его враги. Этот замечательный, кристально чистый человек, посвятивший себя борьбе за справедливость, за честь и достоинство простого рядового человека, должен был делать доклад на конференции, в котором были бы названы фамилии коррумпированных чиновников, без зазрения совести обирающих народ. Но они не позволили ему это сделать, боясь быть разоблаченными. И убили его прямо у дверей зала, где должна была состояться конференция.

— А я вот слышал, что его убил пожарным ломом, ударив дважды по голове, его же личный и бессменный секретарь по фамилии Шишканов, — осторожно заметил я. — И даже не у дверей конференц-зала, а на самом последнем, пятом этаже конгресс-отеля, в котором должна была состояться конференция…

— Это вранье! — безапелляционно заявила голова. — Секретарь — это просто выбранный стрелочник, на которого перевели все стрелки, чтобы не копать это дело глубже. А на самом деле товарища Масловского убили чиновники, погрязшие в коррупции и взятках. А теперь вот чужими руками пытаются убить и меня…

Я не стал спорить с головой и спросил:

— А за что вас хотят убить?

— За мою преданность правому делу. За мои сигналы в надлежащие органы насчет нарушений правопорядка и бесчинств тех, у кого сегодня деньги и власть. Я ведь, пока сюда не попал, каждый день, почитай, сигнализировал.

— Вы вот сказали, что вас хотят убить «чужими руками», — напомнил я голове сказанные слова. — А что это за «чужие руки» такие, будьте добры, поясните, пожалуйста?

— Есть определенные личности, — хмуро ответил старик, приподнявшись и устроившись полулежа на кровати.

— И вы можете их назвать?

— А у тебя бумага есть, чтобы записывать? — поинтересовался Лавр Михайлович.

— Бумаги нет, но есть вот это, — указал я на диктофон, который до начала разговора включил и устроил на тумбочке.

— А что это? — заинтересованно спросил старик.

— Это диктофон. Маленький такой… магнитофончик.

— А-а, — протянул старик. — Это хорошо. Так мне в него говорить?

— Да говорите, как вам будет удобнее, — сказал я и сфотографировал лицо старика.

— Это еще зачем? — напрягся он.

— Так надо, — безапелляционно ответил я. — Итак, я вас слушаю. Говорите, пожалуйста.

— Хорошо, — кивнул Храмов. Он как-то приосанился и, косясь на диктофон, начал: — Значит, так… Перво-наперво, это мой сосед Панкратов Илья Степанович из шестнадцатой квартиры…

— Весьма интересно.