— Мы не можем поддерживать премьер-министра, который позволяет жене заниматься политиканством. Если вы не в состоянии заставить её бросить это дело, мы не только привлечём иного кандидата на пост премьер-министра, но и позаботимся о том, чтобы у вас никогда больше не появилось шанса претендовать на этот пост. Гарантирую, мы вам это обеспечим — у меня с Каслри достанет на то власти, тем более что члены парламента встревожены дополнительными выборами и возможностью Годвина выиграть их при вашей поддержке.

— Я же говорил, ни я, ни группа моей жены не поддерживаем Годв…

— Ах, но большинству об этом не известно. И к тому времени, как сведения распространятся и подтвердятся, я так подорву доверие к вам в палате общин, что никто и никогда больше не осмелится предложить вам место во власти.

Это была явная и предельно ясная угроза. Позволяй Саймон жене и дальше поддерживать Лондонских женщин с его политической карьерой будет покончено. К тому же у него пока ещё не было сторонников, чтобы противостоять этому.

— Это несправедливо, — произнёс он тихим голосом. — Те женщины имеют полное право требовать реформ, имеют все основания выдвигать подходящего кандидата…

— А у нас есть полное право выбирать того, кто заменит Ливерпула, не правда ли?

— Король никогда этого не позволит, — прошипел Саймон.

— Королю известно об этой нашей беседе. Он сказал, что вы не оправдали его надежд в отношении его дочери. Значит, теперь наша очередь убеждать вас.

Саймон побледнел. Он никогда не должен был доверять Его Непостоянному Величеству. Он бы и собственную мать продал, чтобы умаслить своих министров. И плевать, что от рук этих чёртовых идиотов страдают люди; король желает лишь мира и спокойствия, любой ценой. И свободного времени, чтобы предаваться своим утехам.

Хотя, чем Саймон-то отличался? Ради того, чтобы Луиза перестала ненавидеть его и отказывать ему в постели, он готов был сдаться на милость её группе, даже рискуя своей карьерой. Даже зная, что для страны было бы лучше, чтобы он был премьер-министром — для Луизы лучше же, в конце концов.

Дед Монтит был прав. Саймон — раб своей страсти. Но с этим покончено.

— Отлично, — сказал он, хотя и чувствовал отвращение, поддаваясь на шантаж. — Я позабочусь о том, чтобы моя жена оставила Лондонское женское общество. Но понятно, что я ничего не смогу поделать со своей сестрой и её подругами…

— Мы подобного и не ожидали бы. Просто порвите свои связи и нас это удовлетворит. Ведь вы с самого начала это обещали.

Верно. Но то было прежде, чем он понял, насколько веской была у Луизы причина. Прежде, чем он увидел, что она и её дамы обладают вполне здравым умом и могут на полном основании участвовать в политике, не хуже любого мужчины.

Не думай об этом. У остальных всё ещё есть выбор. Ты лишь убираешь Луизу со сцены. Что она и сама бы сделала, пойми, что носит ребенка.

Тогда почему капитуляция перед требованиями Сидмута ощущалась как предательство не только её идеалов, но своих собственных?

На важно. Политика — грязное дело, и пришло время его жене понять это. И как бы ему не хотелось выступать в роли её учителя в данном случае, выбора у него не оставалось.

Луиза проснулась в Фоксмур-хаусе в третьем часу ночи в спальне мужа, на груди её по-прежнему лежала книга, а от свечи остался лишь огарок. А Саймона не было. Он всё ещё не вернулся из парламента.

Иногда сессии длились допоздна, но не до такого же времени? Даже бедняжка Раджи, которого девушка оставила тут за компанию, заснул у Саймона на подушке.

Стараясь не разбудить обезьянку — и не беспокоиться о том, где мог пропадать её муж — Луиза натянула халат и направилась к лестнице.