– Прости, – извинился я. – Но это входит в наш план.

Улицы уже были полны народу. Таксисты переругивались, детишки торговали жвачкой, покупатели покупали, продавцы продавали. Машины гудели, с грохотом проносились трамваи и повсюду, сновали люди с поклажей.

Бейрут неизменно будет напоминать мне о войне. И вспоминаю я его не без теплых чувств. На войне все было так просто, перед тобой появлялась игрушка, в мозгу прокручивались десятки вычислений. Все расчеты оказывались как раз нужной сложности: не настолько просты, чтобы почувствовать себя чернорабочим, и не настолько сложны, чтобы погасить пыл. Нажимаешь кнопку – и игрушка исчезает в клубах дыма. Или не исчезает. Завтра будут другие макеты: танки, самолеты, дома и, может, даже люди. Не все ли равно, что? Тренажер готовит тебя к игре до тех пор, пока не стирается граница между учением и настоящим боем. А может, и нет никакой границы? Жизнь – это просто тренажер, цель появляется и, если расчет верен, исчезает в клубах дыма. Тренажер не обманывает, тренажер беспристрастен, тренажер будет существовать долго, когда меня уже не будет.

Студенты, читающие учебник войны, рассчитывающие отклонение, силу ветра и притяжение, нажимающие кнопки, которые могут превратить эти едва заметные точки в дым и разнести частицы праха по небосклону. И другие люди из других войн будут наблюдать, как песчинки света танцуют по темному экрану, как уходят в небытие зазеркальные города, звучно оповещая мир о своем исчезновении. Мишень есть, три секунды, бах. Мишень есть, три секунды, мишень снята. Я рывком отворил тяжелую дверь. Мишень снята. Я рывком отворил тяжелую дверь. Мишень пошла. Главный кассир направился ко мне. На прошлой неделе я пригласил его на обед и спросил совета по поводу инвестиций, а затем направил по его адресу ящик шампанского. Под одну из бутылок я подложил письмо, напечатанное на фирменной бумаге одной из крупнейших лондонских оптовых контор. Из письма становилось ясно, что, во-первых, шампанское посылается в дар, а во-вторых, я, Мистер Арчибальд Хаммет, влиятельный и богатый директор фирмы.

Главный кассир ни слова не сказал о найденном письме, но я заметил по перемене в его отношении, что он клюнул. В мои планы не входило выглядеть очень богатым человеком, – иначе я никогда не остановился бы во вшивой гостинице Кимона – но мне нужно было произвести впечатление серьезного бизнесмена. Банковские служащие часто с подозрением относятся к людям, которые не скрывают своего богатства, потому что получают от них выговоры и пинки каждый день.

Главный кассир улыбнулся и выразил надежду, что у меня все в порядке.

– Боюсь, я совершил нечто ужасное, мистер Солейман, – доверительно сообщил я.

– Я уверен, это не так, – запротестовал он.

– Речь идет о моем лондонском офисе, – начал я. – Они должны позвонить мне через несколько минут. – Тут я запнулся.

– Да, мистер Хаммет, – подбадривающе сказал Солейман.

– Они ведь думают, что я остановился в «Фенисии», – смущенно признался я. – Хотя на самом деле я живу в крошечной гостинице возле порта. И я попросил их, чтобы они позвонили мне сюда. – Я завершил свою тираду смущенной скороговоркой. – Сюда в банк.

– Понимаю, – кивнул мистер Солейман. – Мы с радостью предоставим вам наш телефон.

– Они должны позвонить в десять, – сказал я. Было без пяти.

– Добро пожаловать, мистер Хаммет, – улыбнулся мистер Солейман. – Почему бы вам не присесть немного? Как только вам позвонят из Лондона, я позову вас к телефону.

– Это очень великодушно с вашей стороны, – поблагодарил я.

Звонок раздался ровно в десять.