— Конечно.

— Я бы хотел сказать вам два слова, когда вы закончите с чаем. Зайдите ко мне в кабинет. Медсестра покажет, куда пройти.

Ободряюще улыбнувшись матери, он вышел из палаты.

Намеренно оттягивая визит к врачу, который не обещал ничего хорошего, я медленно пила чай.

Войдя в кабинет, я с удивлением обнаружила там еще одного мужчину, сидящего рядом с врачом, неформально одетого, лишь белый пасторский воротничок выдавал род его занятий. Я присела на единственный свободный стул, посмотрела на врача как можно более бесстрастно и приготовилась выслушать его. Как только он начал мягко излагать ситуацию, мое сердце сжалось. Я поняла, что от меня ждут ответов, которые мне как раз не хотелось давать, ведь для этого пришлось бы впустить их в свои воспоминания, где до сих пор витал призрак моего детства.

— У нас есть проблемы с лечением вашей матери, и мы надеялись, что вы прольете свет на некоторые обстоятельства, которые могут спровоцировать ухудшение ее состояния. Дело в том, что обезболивающий курс не приносит ощутимых результатов. И, откровенно говоря, она уже принимает максимальную дозу, превысить которую мы не имеем права. — Врач сделал паузу, ожидая моей реакции, и, не дождавшись, продолжил: — В дневное время она ведет себя адекватно по отношению к персоналу, позволяет вывезти себя в кафетерий, выказывает интерес к собственной внешности, демонстрирует хороший аппетит. Но вот по ночам возникают проблемы.

Он снова замолчал, а я по-прежнему сохраняла нейтральное выражение лица, все еще не готовая сбросить эту маску. Вскоре он продолжил, но уже с меньшей долей уверенности:

— У вашей матери очень тревожный сон. Она просыпается утомленной и измученной, с приступами сильной боли, чего быть не должно. Такое впечатление, что ее организм противостоит лечению.

О, эти ночные кошмары, подумала я. Как мне знакомо это состояние, когда ты не можешь управлять своими мыслями, и самые темные воспоминания рвутся наружу, заставляя просыпаться с ощущением отчаяния, злости, страха и даже вины. Меня спасало лишь то, что я могла встать с постели, приготовить себе чашку чая, почитать или послушать музыку. Но мать, в своем нынешнем состоянии, была совершенно беспомощна перед лицом этих мрачных призраков.

— Она уже дважды просила медсестру позвать священника. Но, — врач повернулся к сидевшему рядом мужчине, — мой друг говорит, что к тому времени, как он приезжал, она уже меняла свое решение и не хотела с ним разговаривать.

Священник кивнул головой в подтверждение его слов, и я почувствовала, как две пары глаз пытаются отыскать в моем лице какие-то ответы; на этот раз молчание прервал священник, который перегнулся через стол и задал следующий вопрос:

— Тони, вам есть что сказать нам, что могло бы помочь вашей матери?

В его лице я увидела неподдельное участие и, тщательно подбирая слова, начала говорить:

— Думаю, я понимаю, в чем причина беспокойного сна моей матери. Она верует в Бога. Она знает, что осталось совсем мало времени до встречи с Ним, и очень боится смерти. Я хочу ей помочь, но вряд ли у меня что-то получится. Надеюсь, ради ее же блага, что она найдет в себе силы поговорить с вами.

Врач выглядел озадаченным:

— Вы хотите сказать, что вашу мать мучает совесть?

Я подумала о том, как много в ее прошлом грехов, в которых стоило бы раскаяться. Не они ли теперь преследуют ее? Я изо всех сил старалась, чтобы мои мысли не отразились на лице, но почувствовала, что легкий вздох все-таки сорвался с губ вместе с ответом:

— Должно быть, так. Скорее всего, что так. Но я не уверена в том, что она когда-нибудь признается в своих ошибках. Во всяком случае, раньше за ней такого не замечалось.

Врач встревожился:

— Что ж, это определенно влияет на болевой синдром.