Корделия опустила голову.

— Извини. Я постараюсь исправиться.

— Ну зачем же такие жертвы? — вкрадчиво прошептал он. — Думаешь, меня волнует, что скажут люди?

— Я просто не задумывалась, как мне следует себя вести, но теперь буду следить за собой, — поспешила она убедить его.

Паническое чувство нарастало в душе Корделии как снежный ком. Она вдруг поняла, что присутствие сотен гостей служит ей надежной защитой от Гвидо. Нужно было делать все, чтобы задержаться здесь как можно дольше, а она, дурочка, своим поведением рассердила мужа настолько, что он решил увести ее.

— Слишком поздно. У тебя был шанс, но ты его упустила. У меня больше нет сил изображать счастливого жениха. — Голос Гвидо звучал безжизненно. — Так что иди, попрощайся с матерью.

— Мне хотелось бы побыть с ней немного...

— Чушь!

— Пойду сначала переоденусь...

— Останешься в чем есть. Твои вещи уже в вертолете.

Корделия растерялась.

— Но я приготовила дорожный костюм... отдала чемоданы шоферу и все ему сказала...

— Я отменил твои распоряжения, — спокойно сообщил Гвидо, — потому что хочу быть первым, кто снимет с тебя подвенечное платье.

Она вскинула голову, и ее зеленовато-синие глаза сверкнули.

— Но я же тебе говорила!..

— Когда ты научишься слушаться меня? — Он окинул ее таким взглядом, что у нее похолодело внутри. — Не далее, как несколько минут назад, ты снова разочаровала меня.

— Ч-что ты имеешь в виду? — еле слышно пролепетала Корделия заикаясь.

— Всего пятнадцать минут назад я видел, как Эугения, проявив редкое великодушие, сделала вторую попытку восстановить с тобой дружеские отношения. — Гвидо помедлил, наблюдая, как краска заливает ее лицо. — Но ты, судя по всему, отказала ей в этом, потому что она отошла от тебя в слезах, а потом сослалась на плохое самочувствие и уехала.

Значит, эта дрянь при первой же возможности снова свалит всю вину на меня, подумала Корделия.

— Все было не так. Я ей ничего такого не сказала... — лихорадочно забормотала она.

— Ты вела себя как настоящая грубиянка, и мне стыдно за тебя. Но теперь, уж будь уверена, я не позволю тебе нарушать правила приличий, — отчетливо произнес Гвидо.

Корделия, которая вовсе не считала, что плохо воспитана, похолодела от злости и попыталась защититься:

— Гвидо, ты несправедлив. Эугения...

— Можешь не оправдываться. Мы уезжаем через десять минут.

— Уезжаем? Куда? — Она с опозданием вспомнила, что он упоминал о каком-то вертолете.

— В Филадельфии нас ждет яхта, — пояснил Гвидо. — Так что предлагаю тебе провести эти десять минут с матерью, — с безжалостной неумолимостью повторил он.

Корделия вынуждена была подчиниться. Она подошла к Мирелле, которая сидела рядом со своим отцом. Та тревожно вгляделась в напряженное лицо дочери. Джакомо Кастильоне поднялся со своего места, и его кустистые брови сошлись у переносицы.

— Слава Богу, теперь Гвидо несет ответственность за твое поведение, — сурово произнес он. — Но позволь напомнить тебе, что воспитанная женщина никогда не поставит своего мужа в дурацкое положение на людях.

Корделия промолчала, стиснув зубы, и бросила страдальческий взгляд на мать, которая поспешила встать и нежно прижать ее к себе.

— Не позволяй никому помешать твоему счастью, — взволнованно шепнула она на ухо дочери.

Девушка понимала, что навлекла на себя осуждение со стороны окружающих, но, когда к ним присоединилась мать, которую она горячо любила, ей стало невыносимо больно. Однако, не желая волновать Миреллу, она лишь виновато улыбнулась.