– Этот, что ли, твой толмач?

Курбан вздрогнул и снова пришел в себя.

– По-китайски говоришь? – повернулся к нему начальник русской экспедиции – высокий и худой, переодетый в штатское платье воин.

Курбан кивнул.

– За десять рублей в месяц работать будешь?

Курбан сосредоточился. Он явственно ощущал витающие над русской экспедицией облака страха и одновременно решимости, и это ему нравилось, но тот единственный русский, что был ему нужен, так и не мог сделать выбор.

– Ну? – уже раздражаясь, напомнил о себе начальник экспедиции.

Курбан судорожно огляделся по сторонам в поисках поддержки и тут же увидел, как на поручень парохода сел ворон. И вел он себя так уверенно, настолько по-хозяйски, словно считал себе подвластным даже это металлическое чудовище.

– Буду, – сглотнул Курбан и покосился на пришедшего вместе с ним русского офицера. – Здесь лучше, чем все время в доме сидеть.

Семенов так и не понял, какой черт его дернул, но едва этот тунгус согласился идти с отрядом, он вдруг тронул начальника экспедиции за рукав.

– Меня возьмете?

Тот широко улыбнулся, и уже через два часа поручик Семенов, попрощавшись с Зиновием Феофановичем и забрав из комендатуры свои документы, помогал экспедиции грузиться на пароход. И, как ни странно, теперь его нимало не смущало ни то, что экспедиция практически гражданская, ни то, что он так и не дождался вожделенного перевода в число сотрудников Азиатской части Главного штаба.

А потом пароход взревел, тронулся, и Семенов, поддавшись всеобщему настроению, долго и безудержно хохотал, глядя, как вцепившийся в поручень тунгус-переводчик, подвывая от ужаса, истово молится всем своим святым.

А потом наступил вечер, и поручик пришел в столь возвышенное и романтическое настроение, что даже присел на палубу рядом с притихшим, смирившимся со своей судьбой тунгусом. Он смотрел на могучие воды Амура и думал о том, сколь же обширна и велика Россия и сколь важную миссию исполняет она здесь, на Востоке, осваивая тайгу и недра, строя дороги и города, а главное, приводя к послушанию и культуре все эти дикие и бесконечно отсталые первобытные народы.

А потом наступил следующий день, а за ним и еще один, и еще… и однажды поручик поймал себя на том, что его уже нисколько не смешат бесконечные шутки над затравленным тунгусом, и сам он с нетерпением жаждет лишь одного: увидеть наконец слева по борту золотистые огни Хабаровска.

Генерал-губернатор Приамурского края Николай Иванович Гродеков получил рапорт поручика Семенова – единственного оставшегося в живых члена экспедиции Энгельгардта – только спустя полторы недели после описанных в нем событий. Он прочел его один раз, и второй, и третий… и все равно был вынужден признать, что ни-че-го не понимает!

Он категорически не понимал, какого черта Андрей Карлович потащился через Амур на лодке китайского контрабандиста. Нет, Гродеков знал, что билетов на пароход могло и не быть, а старый пройда Энгельгардт слишком умен, чтобы трясти дающим ему исключительные права приказом Главного штаба перед каждым пограничником и уж тем более кассиром. Но можно же было обратиться к военному коменданту Благовещенска!

Далее… Гродеков несколько раз перечитал ту часть рапорта, в которой описывался посмертный досмотр тела Энгельгардта, и опять-таки пришел к выводу, что произошло что-то абсолютно нелогичное. То, что с места происшествия исчезла офицерская сумка с совершенно секретными, тщательно зашифрованными документами, прямо указывало на участие в налете вражеской военной агентуры. Однако собственная агентура Гродекова докладывала, что ни айгуньский градоначальник Шоу Шань, ни губернатор округа никакого отношения к налету не имеют. Более того, после того как русский посол в Пекине подал жалобу в канцелярию Их Величеств, у всех ответственных за порядок на правобережье Амура китайских чиновников сплошные неприятности.