– Превосходная работа. Видимо, все мы поддались групповому гипнозу[52] – заявил Вильмовский.

– Значит ты, Андрей, полагаешь, что этот факир нас усыпил? – удивленно спросил боцман. – Это совершенно невозможно! Один раз такой же магик пытался меня усыпить, но из этого ничего не вышло. Он чуть было сам не заснул. Во время его пения я себя ущипнул, извините за выражение, в известное место, и убедился, что не сплю.

– Излишнее любопытство бывает иногда тоже вредным. Ведь на свете существуют вещи, о которых не снилось даже философам, – заключил магараджа.

Старый факир со своим пылающим подносом давно удалился из зала, когда Томек подошел к княгине и стал вполголоса вести с ней оживленную беседу. Вильмовский это заметил. Он подошел к сыну и спросил:

– Ну как, Томек, ты не думаешь перевязать себе ногу?

– Не надо, папа. Она совсем не болит, – ответил Томек.

– Если ожог натрудить в ботинке, может произойти заражение. Помни о том, в каком климате мы находимся. Советую тебе пойти домой и перевязать ногу.

Томек недоверчиво улыбнулся. Ведь боцман несколько дней назад был ранен в руку, и рана быстро затянулась. Он хотел что‑то возразить, но, взглянув на отца, воздержался. Вильмовский глазами дал ему знак.

– Ты, как всегда, прав, папа. Лучше не рисковать... Пойду домой и сделаю перевязку, – ответил Томек.

– Мы можем позвать врача сюда, – сказал магараджа, очутившись рядом с белыми гостями.

– К чему мешать остальным гостям? Томек превосходно сумеет сделать все сам, – решительно возразил Вильмовский.

– Но я надеюсь, что вы скоро к нам вернетесь? – спросил магараджа.

– После перевязки сыну лучше будет лечь и немного отдохнуть, – сказал Вильмовский, предвосхищая ответ Томека.

– Конечно, папа, я сделаю так, как ты советуешь, – ответил Томек.

Он извинился за невольное замешательство, вызванное его поступком, и вышел. На лице красавицы княгини отразилось такое неприкрытое разочарование, что Вильмовский искренне обрадовался уходу сына.

VII

Похищение перстня

Томек медленно возвращался через парк в охотничий домик. По дороге он пытался разгадать, почему отец воспользовался пустяковым предлогом и убрал его из дворца магараджи, не дожидаясь конца приема.

«Если бы папа в самом деле думал о моей ране, то, наверное, возвратился бы домой вместе со мной, – думал он. – Нет, это был лишь предлог, потому что папа дал глазами мне знак, когда говорил, что обеспокоен возможностью осложнений после ожога. Возможно мне не следовало вмешиваться в фокусы факира? Но ведь фокусник сам меня просил проверить, действительно ли на подносе лежат горячие угли. Все шутили, и никто не удивлялся его поступкам. Нет, совсем не в этом дело.»

Томек даже замедлил шаг. Серебристый свет луны слабо пробивался сквозь листья деревьев. Вверху, на чистом небе, блестели звезды. В тишине жаркого вечера слышалось кваканье лягушек и – время от времени – крик каких‑то ночных птиц, охотящихся на насекомых.

Из парка Томек вышел на поляну. На противоположной ее стороне находился охотничий домик магараджи, окруженный раскидистыми платанами. Томек остановился. Только теперь он заметил, что полная луна рассеяла ночной мрак. Посмотрел на небо. Огромный диск луны, казалось, висел над черной линией близких джунглей. Лунный лик напомнил Томеку об участнице многих его приключений, австралийке Салли. Когда они вместе гостили у ее дяди – шерифа Аллана, в Нью‑Мексико[53], в такие лунные вечера Томек, Салли и ее мать допоздна засиживались на веранде и беседовали об охотничьих приключениях.