На старшего сына Тарье отец всегда взирал с изумлением. Он никак не мог взять в толк, как это они произвели на свет столь умное и рано созревшее создание. Тарье был гораздо больше любимчиком дедушки Тенгеля, чем своих родителей.

— Ты не подашь мне шаль, Аре? — попросила Силье. — Что-то разболелись у меня суставы сегодня. Будет гроза, непременно.

— Да, ревматизм не дает покоя, — согласился Аре, который тем не менее один из немногих догадывался, что болезнь матери намного серьезнее, чем простой ревматизм.

Тенгель ничем не мог ей помочь. Он боялся оперировать, подозревая, что это только ускорит смерть жены. Ему оставалось лишь бессильно следить за тем, как болезнь развивается все дальше и дальше: и каждый день он просыпался с надеждой на чудо.

Силье натянула на себя шаль. Она была поглощена мыслями о происходящем в Гростенсхольме.

Накануне она разговаривала с Ирьей.

— Я слышала, что Лив и Суннива попросили тебя присутствовать при родах? — полюбопытствовала Силье. — Как ты справишься?

Ирья помедлила, прежде чем ответить.

— Сказать вам об одной тайне, госпожа Силье? Вчера я повстречала одного парня из хутора Хелле. И он… спросил меня, не может ли он посвататься ко мне. Вы понимаете, что это значит для меня?

— Конечно же, — улыбнулась девушке Силье. — Ко мне тоже сватались в ранней молодости… И что же ты ответила?

— Для меня это было так внезапно. И я сказала, что должна подумать. Он был очень мил.

Все сказанное от начала до конца было ложью. Все это Ирья придумала. Но она понимала, что госпожа Силье беспокоится о ней, и ей не хотелось волновать ее понапрасну: ведь Силье была очень больна.

— Но ты все равно придешь, чтобы помочь? — все продолжала спрашивать Силье.

— Конечно, хотя мне больно видеть Таральда. Но я думаю, что я уже преодолела свои чувства к нему. Поэтому я пообещала Сунниве, что приду.

— Как ты добра, моя девочка! Суннива очень нуждается в твоей помощи, поверь мне.

Да, Ирья знала об этом. Правда, иногда ей казалось, что Суннива догадывается о ее любви к Таральду: иногда она жестоко ранила Ирью тем, что пыталась слишком явно показать девушке, как она счастлива в замужестве, или же старалась унизить Ирью в присутствии Таральда. Но Ирья все никак не верила, что Суннива может быть злой по натуре.

Она была просто бездумной.

А как же быть с любовью Ирьи к Таральду? Во всяком случае, она была не смертельной. Ирья ненавидела себя за это чувство, но не пыталась избавиться от него.

Над Гростенсхольмом сгустились сумерки. Они были темнее, чем обычно, зловещие из-за ненастья на дворе. Разразилась буря.

Лив находилась в комнате, где лежала Суннива, и постоянно возвращалась в мыслях к высокой башне усадьбы, которая будто нарочно была подставлена под удары молнии. Даг и Таральд, которые тоже были здесь, с тревогой думали о разразившейся буре.

Они все неимоверно устали, отдежурив у постели Суннивы целый день. И больше всех устала, конечно же, сама Суннива Из ее воспаленных глаз непроизвольно катились слезы, она выдохлась от тяжелых и мучительных схваток. Даг и Таральд вышли из комнаты, так как Суннива теперь уже скоро должна была родить. Но болезненные схватки все продолжались, а результата так и не было.

Суннива сжимала руку Лив в совершенном отчаянии, а Ирья утирала пот с ее лба. Было бы преувеличением утверждать, что Суннива вела себя мужественно и достойно переносила боль, однако боль эта продолжалась уже целый день, и силы окончательно оставили роженицу.

Тенгель думал о худшем, и повивальная бабка тоже взирала на происходящее с непониманием.