В пустом храме они преклонили колени и тихо помолились.

Но Ирья с трудом могла сосредоточиться на молитве. Все внутри нее ликовало: «Он не любит ее, он не любит ее, он не любит ее!» Но вслед за этим сразу пришла другая мысль: «Бедная, бедная Суннива!» И эта жалость была совершенно искренней.

8

После неожиданных признаний на кладбище Таральд будто бы облегчил душу и даже перестал избегать своего нелюбимого сына. Через несколько дней он вошел в его комнату, где сидела Ирья и напевала Кольгриму песенку. Трудно было сказать, нравилось это мальчику или нет, но он неотрывно следил за губами Ирьи и вел себя тихо.

В этот момент и вошел Таральд. Впервые он по-настоящему всмотрелся в Кольгрима.

Ирья замерла от неожиданности, и ей показалось, что песня ее совершенно никчемна и пуста.

Но Таральд, казалось, не замечал ее вовсе.

— Он похож на Тенгеля, — коротко сказал он о своем сыне.

— Да, это так, — ответила Ирья, понимая, что Таральд в отчаянии стремится отыскать в сыне хоть что-то утешительное. — И сама госпожа Силье рассказывала, что господин Тенгель был невыносим в детстве.

Лицо Таральда посветлело.

— И он был таким же страшненьким?

— Скорее всего.

— Но дедушка был достойнейшим человеком из всех, кого я когда-либо знал.

— Я согласна с вами! Но черты лица у малыша меняются очень быстро, они разглаживаются, становятся более правильными буквально с каждым днем.

— Вот как?

Таральд нагнулся над мальчуганом и потрепал его по щечке.

— Привет, — шепнул он ему.

Кольгрим сверкнул на отца своими кошачьими глазами. Его большой рот злобно исказился, и он уже был готов издать недовольный рев.

— Боже мой, — прошептал Таральд и отпрянул от кровати.

— Это не опасно, — нежно сказала Ирья. — Это просто его манера общаться.

— Боже меня сохрани от этого! Он взглянул на руки девушки.

— Он тебя искусал.

— Да, он очень задиристый. Но он принимает меня. И как бы в подтверждение ее слов Кольгрим вцепился ей руками в щеку. Ирья не издала ни звука.

— Он уже ходит? — продолжал спрашивать Таральд, а сам отошел к стене.

— Конечно же, ты ведь умеешь ходить, Кольгрим? Мальчик выбрался из ее объятий и направился к отцу.

— Возьми его на руки, — тихо промолвила Ирья.

— Он понимает, о чем мы говорим! — удивленно сказал Таральд и с некоторой неохотой протянул руки к своему малышу.

— А как же иначе? Разве нет… Нет, он развивается совершенно нормально для своего возраста, и умственно, и физически.

Кольгрим стоял, немного покачиваясь, и Таральд протянул к нему руки, чтобы он не упал. С испугом, невольной брезгливостью прижал Таральд к себе этого мальчика. Кольгрим отплатил тем, что вцепился зубами ему в ухо, да так, что кровь потекла.

Чем старше становился мальчик, тем яснее все понимали, что из него вовсе не вырастет новый Тенгель. И только одно утешало взрослых: безобразные черты лица этого ребенка постепенно разглаживались, приобретали определенность, — еще не окончательную, но уже различимую. Тельце мальчика тоже росло и развивалось, и руки его уже не казались такими длинными. У него также вытянулась шея. И хотя лицо его все более приобретало человеческий вид и даже казалось красивым, худшее все равно оставалось, хотя Ирья и все остальные с радостью отказались бы именно от этого — его отталкивающие, тяжелые желтые глаза.