— А ты все равно меня трусишь, — утверждаю. — Сбежал-сбежал!

— Ничего подобного!

— Тогда поцелуй меня.

— Поцеловать? Зачем?

— Ну ты совсем чурбан! — возмущаюсь. — Понимаешь, какие вопросы задаешь?

— Пожалуйста, — сердится.

И чмокает меня в лоб, как тятя своего дитятко. И уходит готовить кофе. Ну вот — первый мой поцелуй. И смех, и грех! Не-е-ет, нужно иметь особый дар, чтобы соблазнить такого равнодушного пенька.

— Ты знаешь, — сообщаю, когда пень, в смысле, любимый чел появляется в комнате с подносом. — Я решила жить здесь.

— Что-о-о?

— Осторожно, не урони на меня кофе.

— А ты прекрати так шутить.

— А мне всю ночь снилось море. Так здорово. И никаких кошмаров.

— Очень хорошо, — осторожно говорит, не понимая, что я шучу. — Пойми, у меня свой распорядок, своя жизнь…

— Я на неё не покушаюсь. Будем жить, как в общежитии. Мальчики направо — девочки налево.

Нет, мой Стахов потерял чувство юмора — окончательно. Его лицо выражало такую муку, что я, задрав ноги и дрыгая ими, как в детстве, принялась хохотать в голос.

— Отшлепаю! — и удалился, суровея.

Нет, я его никогда не охмурю, черт! Никогда! Бывает такое? Наверное, да. Но редко. И только со мной. Но почему? Кто ответит?

Позже выяснилось, это было последнее утро из моего счастливого детства. Дальнейшие события вырвали меня из милого мира радужных иллюзий и заставили по-новому смотреть на мир, меня окружающий. Даже смерть Танечки не перечеркивала надежду, что я проживаю во вселенной, где ещё сохранились цветные краски. Увы, оказалось: черно-белый колер забивает все наше жизненное пространство, как селевой поток уничтожает дороги, селения и людей, в них проживающих.

— Переодевайся и — вперед! — голос Стахова из кухни. — Нас ждут.

— Где?

— В конспиративной квартире.

— Уа-а! — дурачусь я. — Как романтично!

Натягиваю на себя джинсики и блузку — соблазнительная особа, а толку никакого. Что ж: коль родина требует, чтобы я была Мата Хари, буду ею! И хрен, ой, с ней, любовью — прежде всего труд по защите беззащитной отчизны.

Во время поездки по утреннему теплому городу узнаю информацию: господин Бирюков двадцать лет работал в модельном бизнесе. В чем-то предосудительном замечен не был, правда, имел страсть жениться на топ-моделях, делал это шесть раз, но детей не имеет.

— И в этом факте некая загадка, — говорит охотник на людей. — Ладно, будем разбираться после.

— После чего?

— После того, как покараем порок, — и указывает глазами на огромное монстревидное здание казенного учреждения, мимо которого наш джип, как шаланда, медленно проплывает в общей транспортной реке.

— Шопин?

— И другие.

— А почему они себя так ведут, — задаю детский вопрос, — будто живут последний день?

— Такая порода, — хмыкает Алекс. — Демократическая вша на шее государства. Надеюсь, понятно, что «демократическая», употребляю условно. Главная их задача, как у тифозных вшей…

Я прерываю эту патетическую речь — все эти вселенские проблемы так далеки от меня — и поэтому брякаю:

— Саша, ты не любишь вошек? А они такие ма-а-аленькие карапузики! — И показываю на пальцах, какие они «ма-а-аленькие».

Слышу скрежет — это борец за социальную справедливость выразительно двигает квадратной челюстью и скрежещет резцами.