Она шла медленно, стараясь во что бы то ни стало не ускорять шаг, не обратиться в бегство. Все нормально. Ей удалось одержать очередную и очень важную победу. Пусть знают, что она уже не маленькая девочка, а вполне взрослый человек с развитым чувством собственного достоинства и твердыми моральными принципами. Добравшись до своей комнаты, Линдсей вдруг обнаружила, что очень хочется есть. Слава Богу, что здесь есть боковая лестница, по которой можно спуститься на кухню.
У двери кухни она остановилась, услышав громкий голос миссис Дрейфус:
— Понимаешь, Дорри, их неспособность уважать людей переходит всякие границы. Это просто обезоруживает меня и сбивает с толку. Я ни за что не останусь здесь после смерти миссис Гэйтс. Как только пройдут похороны в эту пятницу, я сразу же вручу нынешней миссис Фокс прошение об уходе.
— Ей это не очень понравится, — с нескрываемым удовлетворением проворчала Дорри. — Ей придется самой убирать весь дом в следующие выходные. Да, боюсь, что это определенно вызовет у нее приступ бешенства.
Линдсей удовлетворенно ухмыльнулась. Слава Богу, что ее здесь не будет, когда Холли придется увольнять миссис Дрейфус.
— А у нашей Линдсей все прекрасно в Нью-Йорке, — неожиданно сказала повариха. — Мне говорили, что она прекрасно устроилась. С каких это пор она стала для них «нашей Линдсей»? Дорри никогда не угощала ее в детстве печеньем или сдобными булочками, как об этом часто пишут в сентиментальных романах или показывают в таких же сентиментальных кинофильмах. Линдсей хорошо помнила, что повариха выгоняла ее из кухни всякий раз, когда она заходила туда.
— Похоже на то, — неохотно согласилась с ней миссис Дрейфус. — И все же мне очень приятно видеть здесь Сидни. Она такая красивая, безупречная и совершенная в своих формах, что ее фотографии сейчас печатают почти во всех модных журналах.
— Нашу Линдсей тоже часто печатают, — вступилась за нее Дорри.
— Да, я знаю, она тоже очень хорошая женщина, но Сидни какая-то другая, ни с кем не сравнимая. Ты понимаешь, что я имею в виду?
— Ее особенность и несравненность иногда вызывает у меня приступ тошноты. Конечно, она отличается от своей сестры, но отнюдь не в лучшую сторону. В этот момент Линдсей решительно вошла на кухню. Не то чтобы она испытывала отвращение к подслушиванию чужих разговоров, просто она боялась, что вот-вот услышит что-либо крайне неприятное.
— Добрый вечер, — сказала она, добродушно улыбаясь. — Я ушла из-за стола, потому что там образовался самый настоящий гадюшник для любителей ужалить друг друга. У вас есть что-нибудь такое, что можно съесть на ужин?
На кухне она снова стала молодой леди из господского дома, которой было позволено перекусить за небольшим столиком, но ни в коем случае не проявлять самостоятельность. Получив небольшую порцию салата, Линдсей подумала, что сейчас для них она уже не «наша Линдсей», а одна из господских детей.
— Вам бы очень понравился Нью-Йорк, миссис Дрейфус, — сказала Линдсей, жадно поглощая домашнюю булочку, которую приготовила Дорри. Она обожала такие булочки с детства и считала их самым вкусным из всего того, что ей предлагали.
— Ха! Это город преступлений и всеобщего разврата! Линдсей позабавило подобное отношение к Нью-Йорку.
— Столкновения с преступностью можно легко избежать, если проявлять элементарную осторожность, а что касается разврата, то от него можно держаться подальше.
— Мисс Линдсей, не говорите так. У вас нет того жизненного опыта, которым обладает миссис Сидни.
— Да. Это так.
Вернувшись в свою комнату, она тут же позвонила Тэйлору. Он ответил на втором звонке, а Линдсей улыбнулась, представив его озабоченное лицо. |