«Когда ви пишете фельетон, — учил мэтр молодых, — так ви должны знать, что можете оперировать всего только пятью процентами тех отрицательных, убийственных фактов, которыми располагаете. А остальные девяносто пять процентов ви должны аккуратно сложить, — он показал ладонями, как плотно складываются бумажные листы, — и сунуть себе под жопу. И сидеть на них, и чтоб никто ничего не знал. Потому что когда вас визовут наверх, — сухой указательный палец мэтра указал в потолок, — чтобы взять за эту самую жопу, так ви винимите то, что под ней уже лежало, и предъявите вашим критикам. И это будет единственное ваше оправдание. И спасение!..»

А что, если аноним тоже когда-то мог пройти «школу» фельетониста Рыклина? И хорошо запомнить его завет? Ведь тогда эта статья — просто цветочки по сравнению с тем, что, возможно, откроется дальше. Нет, какая-то темная история, скандальная, грязная. Непристойная, короче говоря…

«Ну, хорошо, — сделал окончательный вывод Меркулов, — послушаем, что ему вообще надо, а затем попробуем вникнуть в частности…»

Только вот кто конкретно станет вникать? Непонятно, кому поручить? Это ж только генеральный способен предложить поручить дело кому-то, кто сейчас не особо занят, будто в Генеральной прокуратуре таковые вообще имеются. Нет, не получится. Новичок шею себе сломает, а задействовать опытных следователей совесть не позволяет, вот. и думай…

— Клавдия, — сказал он, тяжко вздохнув, секретарше, — соединяй…

— Константин Дмитриевич, возможно, вы уже в курсе… — усталым и взволнованным голосом начал Степанцов.

— Уже, уже, — чтобы избежать экивоков и перейти к делу, перебил Меркулов. — Так в чем, собственно, заключается ваша просьба? Мне генеральный сказал именно как о просьбе.

— Все правильно. Только мне не хотелось бы обсуждать вопрос по телефону. И если, бы вы…

— Да, разумеется, по телефону такие вещи обсуждать как-то… неловко, что ли. Но беда в том, что я именно сегодня чрезвычайно занят, вы же знаете, что у нас происходит в Южном федеральном округе. Вероятно, по этой причине мне придется задержаться на службе допоздна. В то время как ваша проблема, насколько могу догадываться, тоже не терпит отлагательства? — Сказал и похвалил себя за находчивость.

— Если вы найдете минутку, чтобы принять меня, поверьте… — снова начал Степанцов, и снова Константин Дмитриевич не совсем вежливо перебил его:

— Я, конечно, найду, если вас такой вариант устроит.

— Устроит без всяких условий, просто назначьте удобное для вас время.

— Так чего откладывать-то? Прямо сейчас и подъезжайте.

— Благодарю вас, Константин Дмитриевич! — с чувством произнес несчастным голосом Степанцов. — Я выезжаю, с вашего позволения…

— Жду, — сказал Меркулов и подумал, что с ними со всеми надо обращаться только таким вот образом. Иначе они забываются и наглеют.

3

Самое первое и наиболее, пожалуй, точное сравнение, которое пришла в голову Константину Дмитриевичу, когда он оглядел устало опустившегося в кресло у круглого столика, что стоял в углу его кабинета, гостя, было — сдутый воздушный шарик. Продаются такие сейчас — яркие, праздничные — не то зайцы, не то мишки — толстые, сверкающие, но если из них начинает понемногу выходить воздух, они становятся вялыми и некрасивыми.