Но все эти изменения в маминой жизни оказались напрасными. Дело о разводе раскручивалось в разных судейско-адвокатских конторах, отец не хотел его прекращать. А при встречах с Тенькой говорил:

– Почему ты не хочешь ко мне? Будем жить по-мужски. Будем ходить в горы. Попрошу знакомых летчиков покатать тебя на самолете. Ты же не боишься высоты, а?

– Не хочу, – угрюмо отвечал Тенька.

– Но почему?

– Хочу с мамой…

– Вас же никто не разлучает навсегда. Ты будешь навещать ее. А она тебя…

– Я хочу с ней всегда…

– Маме надо лечиться. Ей придется подолгу лежать в больнице.

– Не придется. У нее все прошло.

– Если бы…

– Не «если бы», а прошло.

– Тень, давай договоримся по-хорошему. Суд все равно решит, чтобы ты жил со мной…

– И меня, что ли, не спросят?

– Детей не спрашивают.

– Дети, что ли, не люди?

– Не спрашивают, вот и все. Не положено по закону…

От обиды и злости начинало звенеть в голове:

– Значит, это паршивые, сволочные законы! И суд твой паршивый! Террористы!

– Это тебя мать таким словам научила?

– Ты научил! И твои гадские судьи!

– Пусть гадские, но они решат, никуда не денешься.

– Денусь! Убегу!

– Поймают.

– Пусть поймают! Снова убегу!

У отца твердели гладко выбритые скулы.

– Снова поймают. И отправят в спецприемник для малолетних нарушителей.

– Убегу из приемника… Пускай хоть в наручники закуют. Или не стану ничего есть. – Он был уверен, что сможет сделать все это. Ради мамы…

Отец объяснил откровенно:

– Тогда тебя поместят в детскую психбольницу. А там с помощью уколов превратят в послушного, как тряпичная кукла, мальчика…

– Ты этого и хочешь, да? – сказал отцу второклассник Ресницын. Тот обмяк.

– Я хочу, чтобы мой сын жил со мной.

Они разговаривали на скамейке во дворе.

Желая разозлить отца (чтобы психанул и наконец отстал от него), Тенька нагло сказал:

– Живи с тем, кто у тебя есть! Со своей бабой!

Отец не разозлился. Только мигнул белесыми ресницами.

– Нет у меня никакой бабы… Эх ты…

Лучше бы ударил и плюнул (хотя никогда пальцем не трогал). Но он встал и ушел, слегка согнувшись… Ну и ладно. Тенька решил, что на этом дело закончено. Оказалось, однако, что до конца далеко.

Были встречи с какими-то инспекторами, адвокатами, судьями. С «деревянными» тетками. Все уговаривали маму, уговаривали Теньку, как ему будет хорошо с папой. «А иначе – приют для трудновоспитуемых…» Седой мамин адвокат Борис Евгеньевич сказал одной такой «деревянной»:

– Посмотрите, это живой человек. А вы рассуждаете о нем, как о предмете мебели. Будто решаете, в какую квартиру поместить эту тумбочку. Почему вы не спрашиваете его?

– Потому что дети еще не в состоянии решать такие вопросы!

– А как быть с правами детей, которые вы будто бы защищаете?

– Именно защищаем. Не «будто бы»… Мальчик, ответь наконец ясно! Ты хочешь жить у папы?

– Не-ет!!

В этот крик он вложил столько ярости и отчаянья, что все притихли. И Теньке показалось, что уж теперь-то его и маму оставят в покое.

Не оставили…

На судебное заседание в начале октября Теньку не взяли. Видимо, решили, что не о чем там его спрашивать, и так все ясно. А может быть, потому, что у него болело горло. Мама вернулась из суда под вечер, уже в сумерках.