Тони хотелось, чтобы она перестала смотреть на него так строго и изучающе — у него даже возникло странное чувство обнаженности, как будто и впрямь стоял перед ней совершенно голым, словно ему и делать больше нечего. По ее лицу невозможно было угадать, о чем она думает.

Так они стояли лицом друг к другу по разные Стороны прилавка, потом Тони, переминаясь, как школьник, промямлил:

— Э… я забежал поприветствовать Джун. Так она в кабинке?

Бетти кивнула.

Тони, ругая себя последним дураком, прошел в дальний конец магазинчика к кабинке и услышал негромкую музыку — какую-то джазовую мелодию, в которой бесстыдно-зазывно выделялась труба. Джун и сама, можно сказать, такая же зазывно-бесстыдная. Тони заглянул через окошко в двери в кабинку.

Джун свободно раскинулась в мягком кресле, широко расставив ноги и высоко задрав платье, ее руки лежали на оголенных ляжках, а указательные пальцы отбивали ритм по упругой плоти. Голова откинута на мягкую спинку, глаза закрыты, блестящие светлые волосы вольно ниспадали на плечи; на ее лице играла удовлетворенная улыбка.

Тони постучал по стеклу.

Джун резко повернула голову и широко распахнула глаза, словно внезапно проснулась. Ее губы изобразили слово «Тони», но он ничего не услышал. Джун, откровенно обрадовавшись, поманила его пальцем. Тони вошел в тесную кабинку и притворил за собой дверь.

— Привет, Тони. Я совсем тебя не ждала.

— Я же обещал навестить тебя. Выключи эту штуку.

Джун повернула диск, и призывный грохот медных труб сменился вполне терпимыми звуками.

— Присаживайся. — Джун похлопала ладошкой по сиденью кресла рядом с собой. Места едва хватило для двоих, и они тесно прижались бедрами друг к другу. — Как же я рада, что ты пришел. Сегодня здесь так пусто.

— И сейчас пусто?

— Нет, теперь уже нет, — Джун вся светилась, — разве чуть-чуть как бы тесновато, а, Тони?

— Ничего, терпимо.

— Тони, я тебе признаюсь: представляешь, сижу я здесь и слушаю эти волнующие, зовущие мелодии, и они возбуждают меня. Мне становится жарко, будто я на костре. Ты испытывал когда-нибудь такое ощущение?

— Только не от пластинок.

— Я бы не стала с тобой секретничать, если бы вчера… Мы ведь стали друзьями, правда же?

— Конечно, Джун.

— Ох, парень, и горячая же я!

— Вчера мне, наверное, стоило захватить с собой трубу?

— Тебе она не нужна, Тони. Но я о другом. В нашем городке наберется больше десятка девчонок, с которыми мы время от времени собираемся, проигрываем такие возбуждающие пластинки и балдеем. Это достает тебя до самого нутра.

— Звучит заманчиво, — ухмыльнулся Тони.

— О, ты только послушай это! — Джун прибавила звук, вытянула ноги и заерзала, переваливаясь с одной ягодицы на другую. — Неужели ты не балдеешь от этого?

— Я балдею от того, как ты балдеешь. Всю ночь только и вспоминал, как ты заканчивала каждый танец.

Джун снова села прямо, глянула на Тони и проговорила с мягкой задушевностью:

— То-то и оно. Помнишь, как нам было забавно в том уголке?

— Еще бы не помнить!

Она окинула его долгим, все говорящим взглядом, потом сказала в сердцах:

— Тебе что, нужно все разжевывать?

— Черт, Джун, тут же стекло во всю дверь. Ты хочешь, чтобы на улице собралась толпа?

Несколько минут они сидели молча, потом Тони осторожно спросил:

— Послушай, а, Джун? Разве не обидно, что такая горячая девушка, как ты, получает всего лишь скромное удовольствие?

Слушая пластинку, Джун опустила голову, и ее светлые волосы как бы завесили глаза.