— Тогда, возможно, вы окажете ту же честь и мне. Взять меня в плен по-прежнему предстоит вам.
Баннинг ждал несколько секунд.
— Я здесь, в аппаратной, — продолжил Гомез. — Один. Я запер внутренние двери: замок, предназначенный на случай особой необходимости. Вам придется выжигать себе путь, на это уйдут часы. Этого времени будет достаточно, чтобы я успел вывести из строя двигательную систему.
Баннинг был человеком не робкого десятка, но сейчас ладони его вдруг взмокли, а язык стал сухим и тяжелым. Капитану пришлось напрячься, чтобы язык повиновался ему. Он сглотнул и выдавил из себя:
— Вы тоже умрете.
— Я вполне готов к этому.
— Но вы ведь ничего не добьетесь! Только уничтожите корабль и погубите нескольких людей.
— Я все равно сделаю это, хотя бы для того, чтобы показать Охране, что мы еще на что-то способны, — сказал Гомез.
— Но для чего все это? — воскликнул капитан.
Лицо на экране сделалось совершенно нечеловеческим. Это было лицо, знакомое Баннингу, — лицо Цели, обретшей плоть и кровь.
— Вам совершенно не обязательно знать детали, — проговорил Гомез. — Тем не менее вы, возможно, поймете, что с нынешним слишком мягким отношением правительства к угрозе Кали на востоке и моральному падению на западе должно быть покончено, если только цивилизация выживет.
— Понятно, — пробормотал Баннинг так тихо, как будто говорил возле тикающей бомбы. — А поскольку терпимость вписана в закон Союза…
— Вот именно. Я ничего не имею против членов Союза. Но времена меняются. Если бы Фурр был сегодня жив, он согласился бы, что действовать необходимо.
— Всегда удобно использовать мертвых в качестве свидетелей, не так ли?
— Что?
— Неважно, — Баннинг кивнул сам себе. — Не предпринимайте пока никаких радикальных мер, Гомез. Мне нужно хорошенько подумать.
— Я даю вам ровно один час, — бесстрастно ответил тот. — Потом я начинаю. Сам я не инженер, но думаю, что смогу на что-нибудь пригодиться — я немного знаком с устройством атомных установок. Вызовите меня, когда будете готовы к сдаче. При первом же подозрении, что вы нарушаете наше соглашение, конечно, незамедлительно выведу из строя систему управления.
Изображение Гомеза исчезло.
Некоторое время Баннинг сидел неподвижно, чувствуя, что в голове совершенно пусто. Затем он добрался до контрольного щита, передал сообщение команде и вновь вернул кораблю вращение. По крайней мере, ощущение собственного веса им не помешает.
— Не спускай глаз с экрана, — приказал он, оставляя кресло первого пилота. — Вызови меня по интеркому, если что-нибудь произойдет. Я буду в больничном отсеке.
— Сэр? — Кастро недоумевающе смотрел на него.
— Удобное кресло, — сказал Баннинг. — Скорость эквивалентна температуре, не так ли? Если так, то нам всем предстоит заполучить лихорадку, которая, вероятно, убьет нас.
Девон лежал, распростертый, на операционном столе, прикрепленный к нему специальными приспособлениями. Вейн только что удалил пулю хирургическим пинцетом, прочистил рану и начал накладывать шов. Нельсон контролировал приборы, а Клеони стояла рядом, держа таз и губку.
Когда появился Баннинг, все повернули к нему головы с таким видом, будто он их неожиданно разбудил. Хирургические инструменты теперь были упрощены настолько, что операцию мог сделать любой космонавт, прошедший специальное обучение; но сейчас на операционном столе лежал человек, который мог умереть, и все внимание присутствующих было сосредоточено на нем, на биении его сердца. |