Консуэлла. Не смей! Я не хочу слушать эти гадости. Я такую дам барону оплеуху, хуже, чем Тоту. Пусть только сунется.

Манчини (огорченно разводя руками). Все мужчины таковы, дитя.

Консуэлла. Неправда. Альфред не такой! Ах, ну что же Тот? Сказал: побегу, а все нет.

Манчини. Буфет закрыт, и ему нужно достать. Консуэлла, я еще хочу предупредить тебя, как отец, относительно Тота: не доверяй ему. Он что-то, знаешь, такое… (вертит пальцами около головы) он нечисто играет!

Консуэлла. Ты обо всех так говоришь. Я Тота знаю: он такой милый и любит меня.

Манчини. Поверь мне: там что-то есть.

Консуэлла. Папа, ты надоел с твоими советами! Ах, Тот, мерси.

Тот, несколько запыхавшийся, подает бутерброды.

Тот. Кушай, Консуэлла.

Консуэлла. Он еще теплый, — ты так бежал, Тот? Я тебе так благодарна! (Кушает.) Тот, ты любишь меня?

Тот. Люблю, царица. Я твой придворный шут.

Консуэлла (кушает). А когда я уйду, ты возьмешь себе другую царицу?

Тот (делая реверанс). Я последую за тобою, несравненная. Я буду нести твой белый шлейф и утирать им слезы. (Притворно плачет.)

Манчини. Чурбан! (Смеется.) Но как жаль, Тот, что прошли эти чудесные времена, когда при дворе Манчини кривлялись десятки пестрых шутов, которым они давали золото и пинки. Теперь Манчини должен идти в грязный цирк, чтобы видеть порядочного шута, да и то — чей он? Мой? Нет, всякого, кто заплатил франк… Скоро от демократии нельзя будет дышать, Тот. Ей также нужны шуты. Ты подумай, Тот, какая беспримерная наглость!

Тот. Мы служим тому, кто платит, — что поделаешь, граф!

Манчини. Но разве это не печально? А ты представь только: мы сидим в моем замке; я у камина потягиваю вино, а ты у моих ног болтаешь глупости, звенишь бубенчиками и развлекаешь меня. Кое в чем пощипываешь и меня, это допускалось традициями и нужно для циркуляции крови. Потом ты мне надоел, мне захотелось другого — и вот я даю тебе пинка… Тот, как бы это было прекрасно!

Тот. Это было бы божественно, Манчини!

Манчини. Ну да! И ты получал бы золото, очаровательные желтенькие штучки. Нет, когда я разбогатею, я возьму тебя — это решено.

Консуэлла. Возьми его, папа.

Тот. И когда граф, утомленный моей болтовней, даст мне пинка сиятельной ногою, я лягу у ножек моей царицы и буду…

Консуэлла (смеясь). Ждать того же? Ну, я кончила. Дай мне платок, папа, вытереть руки, у тебя в том кармане есть второй. Ах, господи, еще нужно работать!

Манчини (тревожно). Но не забудь, дитя!

Консуэлла. Нет, сегодня я не забуду. Поезжай.

Манчини (смотрит на часы). Да, пора уже. Он просил меня заехать за ним, когда ты будешь готова. Пока я вернусь… тебе еще надо переодеться. (Смеется.) Signori! Mie complimenti! (Играя палкой, удаляется.)

Консуэлла садится в угол дивана, укутавшись платком.

Консуэлла. Ну, Тот, ложись у моих ног и расскажи что-нибудь веселенькое… Знаешь, когда у тебя нарисован смех, ты красивее, но ты и так очень, очень мил! Ну — Тот? Отчего же ты не ложишься?

Тот. Консуэлла! Ты выходишь за барона?

Консуэлла (равнодушно). Кажется. Барон висит на ниточке. Тот, там, в бумаге, остался один бутербродик, скушай.

Тот. Благодарю, царица. (Ест.) А ты помнишь мое предсказание?

Консуэлла. Какое?.. Как ты быстро глотаешь — что, вкусно было?

Тот. Вкусно. Что если ты выйдешь за барона, то…

Консуэлла. Ах, это! Но ведь ты шутил тогда?

Тот. Как знать, царица. Иногда человек шутит, и вдруг выходит правда: звезды напрасно говорить не станут. Если даже человеку трудно бывает раскрыть рот и сказать слово, то каково же звезде — ты подумай!

Консуэлла (смеется). Еще бы — такой рот!

Тот. Нет, моя маленькая, на твоем месте я бы очень задумался.