Наверное, именно поэтому, таща вместе с поручиком сквозь заросли два тяжеленных брезентовых мешка, я вдруг с какой-то холодной расчетливостью окончательно понял: шутки кончились. Я – на войне. На той самой, Легендарной и Великой, память о которой завещана нам дедами и прадедами и которую мы порой теряли… и снова находили. Всего три слова. Я. На. Войне. Остальное, собственно, уже неважно. По фиг, если проще сказать.

Вот только отчего ж так хочется выматериться?! Страх? Да, именно страх. Неожиданно я ощутил, насколько мне страшно, и внезапно успокоился. Вот не поверите, вообще успокоился! Эдакий парадокс. Просто принял происходящее – и все встало на свои места. Единственное, что радовало: пожалуй, я знал, что делать. Нет, я не собирался прорываться в Москву и рассказывать товарищу Сталину о коварном Хрущеве, подонке Гудериане, необходимости введения промежуточного патрона и командирской башенки на «Т-34» или убеждать Лаврентия Павловича ускорить разработку атомного проекта. Все это предки прекрасно сделали и без нас. Да и песен глубокоуважаемого мной Владимира Семеновича я почти не помнил. Любить – любил, слушать – слушал, но наизусть не заучивал.

Мне оставалась, собственно, самая малость: попытаться сделать так, чтобы дата Великой Победы приблизилась хоть на несколько дней, недель или месяцев. Поскольку цена этому исчислялась десятками, сотнями и тысячами жизней советских бойцов.

Правда, еще оставалась семья. Моя семья, жена, сын и живущие в сотне километров от города старенькие родители. Угу, вот именно, что «оставалась». В будущем. Пока еще не состоявшемся. И вовсе не факт, что теперь оно вообще состоится. Ну, ежели мы, конечно, не в параллельном мире, о котором так любят рассказывать наши писатели-фантасты.

«Так, стоп, – одернул я себя. – А вот об этом – не думать. Вообще не думать! Не забыть – просто не думать! Временно. Слишком страшно, слишком тяжело, слишком непонятно. Сначала нужно выжить и понять, что происходит. Разобраться, есть ли возможность вернуться в конце концов, есть эта непонятная брошка, которая хрен пойми каким образом перебрасывает людей во времени. Но это – после. Пока же необходимо просто выжить. Главное – не думать о семье, не вспоминать, иначе сойду с ума. Причем быстро и качественно».

Ну а поручик? Пусть поступает, как сочтет нужным. А «сочтет» он очень и очень скоро: я, конечно, не психолог, но то, как он ведет себя после нашего переноса, однозначно говорит о ведущемся в его душе внутреннем споре. С одной стороны, проклятые большевики, расстрелянный вместе с семьей государь и попранная империя, с другой – вероломное нападение и чудовищные преступления «продвинутых европейцев». Да и недавно просмотренная документалистика пошла впрок, не говоря уж об увиденном сегодня. Полагаю, та неведомая девчушка возле автобуса сумела, сама о том не подозревая, неслабо вправить ему мозги. А я? А я трус. Я струсил, хотя должен был вернуться туда и забрать ее документы…

Но в одном я был абсолютно убежден: воевать против столь нелюбимых «краснопузых комиссаров» он уже никогда больше не станет.