Айболитом я сделался просто потому, что мне доверяли. Еще — потому, что сидел долго, и давным-давно понял, что водянка, например, внешне ужасная беда, лечится в пять дней путем проглатывания пары капсул мочегонного. Что вши летом вообще непобедимы — зато ближе к зиме исчезают сами собой. Что чифир — одно из лучших лекарств. Что гнойные язвы возникают, если расчесывать грязными ногтями воспаленные участки кожи; не хочешь стать Иовом — не чешись, как обезьяна, умей содержать себя в чистоте. И так далее. Помочь болезному арестанту — невелика премудрость. Кстати, в тюрьме великолепно действует эффект плацебо.

Иру я уважал, она была умна, любила свою работу, увлеченно занималась какой-то узкоспециальной темой — из области физиотерапии, что ли; в тюрьму пошла для денег и не вела себя как «лепила», она действительно пыталась помочь. Над ее столом висел плакат: «Говори кратко, проси мало, уходи быстро».

Мое беспокойство она вполне понимала. Карантин окончится, сорок пять суток истекут, и отселенных вернут обратно на общий корпус — но куда? В те же камеры или в другие? Я полтора года сидел на одном месте, имел друзей, налаженный быт и холодильник. Переезд означал волнения, нервы, расставание с корешами и новый раунд борьбы за существование. А я устал бороться, очень. Это была моя третья тюрьма. Я хотел одного — спокойно досидеть до приговора, получить свои пять лет, уехать в зону и оттуда освободиться условно-досрочно, как все нормальные люди, путем дачи взятки.

Разумеется, Ира никакого влияния на администрацию не имела и не могла знать, вернут ли меня домой или переселят.

О том, что со мной станет, если я заболею, мне не хотелось думать. Мне тогда вообще редко хотелось думать.

— Когда переселение? — спросил я.

— Сегодня вечером или завтра утром. Держи список. Пусть готовятся.

Вернувшись, я угрюмо стал искать под шконками свой баул и собирать скарб.

Выдергивать нас под вечер никто не стал. Вертухаям было лень. Зачем делать вечером то, что завтра утром сделает другая смена?

Когда в начале нового дня дежурный с пачкой арестантских карточек в руке открыл тормоза и стал выкликать фамилии — мы уже сидели наготове.

Быть наготове важно. Не будешь наготове — пожалеешь. Отшмонают полезное барахло. Зажигалки, бритвенные лезвия. Могут и фильтры от сигарет поотламывать, с них станется.

Побрели по коридорам, по лестницам.

На полпути я обогнал вереницу влачащих пожитки собратьев, пристроился вслед за конвоиром и затеял специальный разговор: слышь, старший, а где мы, а что здесь, а как с прогулкой, а как насчет того, чтобы в баню сходить? Дежурный отвечал односложно, сквозь зубы, через плечо, но мне требовались не ответы, а сам факт того, что я шагаю почти рядом и обмениваюсь звуками. Вроде как наладил контакт. Таким образом, когда конвоир наконец остановился посреди полутемного продола возле одной из крашенных серым дверей и отомкнул замок, я вошел в хату самым первым и мог выбирать для обустройства лучшую шконку. Каковая — все знают — располагается максимально далеко от тормозов, непосредственно под решкой.

Впрочем, хитрость оказалась излишней. Пространства было в избытке. Двенадцать двухэтажных спальных мест на восемнадцать человек — неслыханная роскошь.