Нервы, конечно, измочалились, истончились — чуть что, звенят, как натянутые. Но реакции стали совсем другие.

Если раньше от внезапного звука или агрессивного окрика я вздрагивал и испуганно оборачивался, то теперь — прыгаю в сторону, группируюсь в полете и делаю выпад в сторону нападающего. Да, папка, я понимаю, что поведение не совсем человеческое: человек сначала думает, потом делает, я же наоборот, но кто сказал, что в этих условиях я должен был сохранить нормальные реакции?

Вот и во мраке. Услышал журчание — пошел на звук.

Рядом что-то щелкнуло — словно предохранитель оружия (прямо как в старом видеофильме), — я тут же наугад рубанул ладонью. Попал по камню. Взвыл. Потом на ощупь стал определять, что же это вокруг такое. Оказалось — я в каком-то туннеле с грубыми каменными стенками, сочащимися влагой. Вода капнула — мне почудился щелчок.

Так, думаю, значит, подземелье. Ну, тогда вовсе не страшно. Значит, глаза целы. Видимо, здесь всегда мрак, во веки вечные. Знать, глубоко меня занесло, раз даже отблесков света нет. Хорошо хоть дышать можно. Вздохнул. Понюхал воздух. Нет, ничего постороннего. Пахнет сыростью и камнем. Никакой посторонней органики не чувствуется.

Двинулся дальше. Шел очень осторожно, но на стены все же натыкался. Несколько раз падал — все под ногами какие-то провалы оказывались. Неглубокие. Сбил в кровь колени, ладони — даром что после лазанья по торосу ссадины успели затянуться, но иду. И конца-краю этому подземелью нет.

Чудились какие-то звуки. То свист отдаленный, то приглушенный кашель, то подвывание. Под ногами стало хлюпать — очевидно, я забрел в ручей. Вдруг кто-то маленький пробежал мимо, шлепая лапами по лужам. Собака?

Откуда здесь может взяться собака? Вот еще одно существо.

Дыхание частое, запах гнили — видимо, из пасти. Одно шлепанье удаляется, другое приближается. Я пошарил в воздухе рукой — и наткнулся на эту тварь. Бррр! Кожа голая, холодная, покрытая липкой слизью, но есть теплые бугорки, такие горячие прыщики — Господи! — не заразиться бы какой гнусной кожной болезнью. Я отдернул руку — и в то же мгновение меня словно плетью ударили: в пальцы впились острые зубы. О-о! Еще и укус. Мало мне своих собственных ссадин, царапин, кровоподтеков и чьих-то прыщиков, сочащихся ядовитой слизью. Видимо, тварь, раздраженная моим прикосновением, цапнула меня в отместку, но несильно. Иначе можно было бы и пальцев лишиться.

Я наугад пнул липкую гадину, и она умчалась, расплескивая жидкость лапами. А в следующую секунду, папка, на меня кто-то обрушился сверху и сбил с ног. Навалился, царапая когтями. Кто-то тяжелый, многолапый, злобный. Наверное, зверь с большой высоты падал — я рухнул как подломленный. А это огромное, мохнатое, звериное принялось полосовать меня когтистыми лапами, словно намереваясь освежевать.

Я завыл, забился, стал колотить чудовище руками и ногами. Оно тоже заревело — дикий такой рев, будто треск огромного дерева, ломаемого ураганом. Мы сражались в кромешной темноте, и призом в этой схватке была жизнь. Что было силы я вцепился зубами в вонючую шерсть, пытаясь прокусить ее. Зверю это не понравилось, он заревел громче.

Шкура не поддавалась. Я был весь в крови. Боли уже не чувствовал. По лицу струилась жидкость, заливая глаза, очевидно, пот, смешанный с кровью. Я почувствовал под пальцами что-то мягкое, вонзил ногти поглубже и принялся раздирать. Совершенно неожиданно шкура подалась с мерзейшим звуком — так рвется сырой каучук, — разошлась в стороны, и на меня хлынула густая жижа с таким отвратительным запахом, что выгребная яма в сравнении с этим могла показаться ро…

Она началась на десятый день пребывания друзей в Дединове.