— Что, бумагу туалетную купили? Где дают?

— Да там вон, за углом метров двадцать пройдёте, и будет арка, заходите во двор и дуйте до конца, где стоят мусорные баки. За ними справа дверь, вниз спустишься по лестнице — увидишь магазинчик. Но бумагу дают прямо наверху. Да вы сразу увидите очередь за ней. Дают по одной связке.

— Спасибо. Мне не надо. Хотел только сказать, что вот жизнь до чего дошла. Туалетную бумагу в очереди покупаем. А раньше я в очередь за роялем почти год стоял по предварительной записи. Так то ж другое дело было.

— Может не за роялем, а за пианино?

— А какая разница?

— Если для вас нет разницы, то зачем же в очередь записывались? Ещё и купили, небось?

— Конечно, купил. Стоит до сих пор бандура, только место занимает. А брал потому только, что дефицит был на него. Теперь вот пианино или рояль, шут его знает, везде купить можно, а колбасы нормальной нет. О чём наверху думают?

— Леший их забери! Никто не знает. Уселся горбатый и давит. Ни на копейку лучше не стало, а фанфары трубят: Только вперёд! Никуда больше.

А тут, откуда ни возьмись, ещё человек остановился, рядом другой, третий. Толпа собирается. Все вступают в разговор, все ругают, но каждый по-своему. И пошло и поехало, руками размахивают, голосят, друг друга перебивают всё громче и громче, глаза сверкают, лица краснеют, надуваются — пар выпускают. Вот откуда этот термин «паровой метод». Разозлённый до нельзя человек выходит на свой пятачок, раскипятится, пар изнутри выпустит и идёт себе с миром домой. А не будь пятачка, не выпусти он своевременно пар, накипевший в груди, так ведь пойдёт не домой, а на какое ещё сборище таких же кипящих возмущением и, чего доброго, революцию с ними совершит? Нет, такого допустить было никак невозможно, а потому и существовали с разрешения всевышней власти пятачки наподобие Пушкинского.

Здесь продавали или раздавали бесплатно те газетные, журнальные и книжные издания, в которых публиковали свои мыслишки не появлявшиеся на пятачке люди, то есть белая пена бегущей вперёд волны якобы народного возмущения. Здесь можно было купить первым в Москве первые откровения опального Ельцина, получить листовку с сообщением о готовящимся в Лужниках митинге, на котором выступит тот же опальный Ельцин, сюда приносили перепечатки из зарубежной прессы об алчном характере, проявлявшемся в поездках по капиталистическим странам супруги генерального секретаря ЦК КПСС Раисы Максимовны Горбачёвой. Здесь же для любопытных среди политической шумно шелестящей порнографии продавались и откровенно сексуальные порнографические материалы.

Принцип у торговцев был один — всё, что не запрещено, можно. А никто и не запрещал. Нет, будем справедливы. Иногда вдруг, как по мановению волшебной палочки, с Пушкинского пятачка и подражавших ему в этом многочисленных московских переходов исчезали напрочь все распространители нелегальной самиздатовской бумажной шелухи, с ними исчезали и сексуально озабоченные издания. В такие часы какой-нибудь приезжий неожиданно понимал, что можно ходить в Москве по переходам свободно, не протискиваясь сквозь толпы торгашей, непонятно кого и за что агитирующих.

Но это случалось не часто и не надолго. Уже через несколько часов один за другим возвращались на свои места политические зазывалы. Это означало, что тот, чья команда была убрать немедленно, уже проиграл в схватке с тем, кто командовал возвернуть всё обратно, мол, пусть будет свобода.

Сюда на Пушкинский пятачок впервые пришли люди с Кавказа не торговать традиционными апельсинами и мандаринами, не менять деньги на «куклы», то есть пачки будто бы денег, а на самом деле чистых листков бумаги, а пришли для того, чтобы пожаловаться московскому народу о февральских бесчинствах в Степанакерте, где были убиты десятки армян, и ужасном отношении к Нагорному Карабаху со стороны Азербайджанских властей.