Сам музей находился практически в центре Москвы на её центральной улице Горького, в самый раз между маленьким цветочным магазином и известнейшим почти всей стране Елисеевским гастрономом, директора которого уже несколько лет, как расстреляли за спекуляцию чёрной икрой в крупных международных масштабах и в целях профилактики, чтобы за ним на скамью подсудимых не попали более высоко поставленные лица. Теперь бы его с почётом сделали министром финансов или директором крупнейшего банка. Но он немного не дотянул до счастливого для таких людей времени и успел попасть под карающий меч правосудия.

В связи с таким местоположением музея Настенька, ходившая на работу от своего дома пешком, и Евгений Николаевич, приезжавший на метро, как и все остальные сотрудники музея, хранившего верность революционным идеалам, певцом которых был герой Островского, всегда проходили через Пушкинскую площадь, избранную почему-то всеми центром бесконечных политических дискуссий и даже баталий.

Хочешь, не хочешь, а попадал в центр политических событий, которые развивались с огромной скоростью после знаменитой партийной конференции, давшей зелёный свет разделению власти между партией и советами. В этом смысле Пушкинскую площадь можно было считать светофором, точнее его зелёным огнём, а улицу Горького правильнее было бы назвать Зелёной улицей перестройки Горбачёва.

Зелёный свет, включенный главными регулировщиками партийной конференции, предполагал будто бы улучшение жизни народа. А в том, что её нужно было улучшать, не сомневался никто, даже сидевшие с портфелями, туго набитыми советскими рублями и зелёными бумажками зарубежной валюты. Проблема была в том, что, как отмечается в народной поговорке, сколько шапок, столько голов, или сколько людей, столько мнений. Иными словами, каждый понимал проблему ухудшения жизни по своему, но никто не знал, как же её решить, чтобы всем жилось лучше. Хотя, положа руку на сердце, далеко не каждый думал о том, чтобы сделать что-то для всех, но каждый задумывался о своей собственной судьбе, которую нельзя было, конечно, оторвать и от других судеб.

Пушкинская площадь, а если кто там бывал, то уточнит, что не вся площадь, а чаще всего Пушкинский пятачок, местечко на углу Тверского бульвара и улицы Горького, у здания, где в то время размещалась редакция шумевшей газеты «Московские новости», выходившей на иностранных языках, а волну поднимавшей почему-то среди русских, так вот этот самый пятачок собирал на себе массу различных шапок, голов, мнений, которые ежедневно сталкивались в спорах в течение всего рабочего дня, перемещаясь к вечеру на другую сторону бульвара к памятнику Пушкину, где было больше простора для размахивающих руками спорщиков.

Сюда, на самое видное место Москвы, к спешащим навстречу камерам телерепортёров отечественных и зарубежных программ приходили будущие лидеры партий, движений, заводилы и подстрекатели, те, кто искренне хотели узнать правду от умных людей и сами умные люди, профессора и доценты, кандидаты и доктора наук, которые хотели эту правду скрыть за пустыми ничего не значащими фразами, ничем конкретным не помогающими, но облегчающими душу паровым методом. Паровой метод — это термин, которого пока нет в большой энциклопедии и невозможно найти ни в какой другой, даже в знаменитой многотомной Британике, но ставший в рассматриваемом периоде времени чрезвычайно популярным. Им пользовались повсеместно как простые рабочие люди, которым практически больше никакого метода не оставили, так и разошедшаяся не в меру интеллигенция. А суть метода проста: Приходишь на свой пятачок, такой же по сути, как Пушкинский, встречаешь совсем незнакомого тебе человека и начинаешь с ним разговор сначала, казалось бы, ни о чём.

— Что, бумагу туалетную купили? Где дают?

— Да там вон, за углом метров двадцать пройдёте, и будет арка, заходите во двор и дуйте до конца, где стоят мусорные баки. За ними справа дверь, вниз спустишься по лестнице — увидишь магазинчик.