Все они носят лихие бескозырки с надписью на ленточке «Военно-морской флот», обычно бескозырка слегка сдвинута направо. Вижу округлые, узкие, скуластые или щекастые лица этих ребят, обреченных на смерть. Они очень горды морской формой. Они смотрят на меня серьезно, как будто фотография запечатлела их тревожное предчувствие.

У меня есть фотографии лишь нескольких из трехсот семидесяти трех девушек вспомогательной службы ВМФ, оказавшихся на борту «Густлоффа»; несмотря на свои сдвинутые на бочок пилотки с имперским орлом, выглядят они вполне по-граждански. У них аккуратные прически с модной на то время горячей или холодной завивкой. Некоторые девушки были, вероятно, помолвлены, кое-кто уже замужем. Две-три девушки с прямыми волосами сразу же напомнили мне своей холодноватой чувственностью мою бывшую супругу в молодости. Такой я увидел Габи в Западном Берлине, где она усердно изучала педагогику, и она сразу же покорила меня. Почти все девушки на первый взгляд весьма недурны, даже милы, кое у кого уже есть легкий намек на второй подбородочек. Взгляд у них не такой строгий, как у ребят. Каждая смотрит на меня с улыбкой, у них дурных предчувствий не заметно.

Из более чем четырех тысяч младенцев, детей и подростков, находившихся на борту злосчастного лайнера, не удалось спасти даже сотни, поэтому и фотографий нашлось совсем мало — ведь вместе со скарбом беженцев на затонувшем корабле пропали и семейные фотоальбомы людей, уходивших из Западной и Восточной Пруссии, из Данцига и Готенхафена. Я разглядываю детские лица тех лет. Девочки с косичками и бантами, мальчики с левым или правым пробором. Фотографий младенцев, которые всегда выглядят вне времен, практически нет. Сохранившиеся фотографии тех матерей, для которых Балтийское море стало могилой, или тех немногих, которые выжили, но как правило потеряли детей, были сняты задолго до катастрофы или многие годы спустя; эти снимки «нащелкали», как говорит мать, по случаю каких-либо семейных событий; кстати, ни материнских, ни моих фотографий в младенческом возрасте, естественно, нет.

Не осталось фотографий мазурских крестьян и крестьянок, пенсионеров государственной службы, веселых вдов, вышедших на покой ремесленников, тысяч стариков и старух, которые были совершенно сбиты с толку тяготами эвакуации и которым удалось попасть на борт «Густлоффа». Всех мужчин среднего возраста отсеивали на пирсе Оксхёфта и отправляли в последние части ополчения. Среди спасенных не нашлось практически ни одного старика, ни одной пожилой дамы. Нет фотографий и тяжело раненных солдат, доставленных с курляндского фронта и размещенных в «оранжерее».

К числу немногих уцелевших стариков относится капитан лайнера Петерсен, которому было около шестидесяти пяти. Все четыре капитана находились в девять вечера на капитанском мостике и спорили о том, правилен или неправилен приказ Петерсена включить ходовые огни, поскольку вскоре после восемнадцати часов поступила радиограмма, что встречным курсом движется отряд тральщиков. Цан был против. Его поддержал второй штурман. Правда, Петерсен распорядился погасить некоторые огни, но бортовые огни справа и слева горели. Так сопровождаемый теперь только эсминцем «Лёве» лайнер, затемненный по высоте и длине, продолжал, сражаясь с высокой волной, держать заданный курс и приближался к обозначенной на всех морских картах отмели Штольпебанк. Указанный в прогнозах мороз средней силы равнялся на самом деле восемнадцати градусам ниже нуля.

Судя по рассказам очевидцев, раньше всех заметил далекие ходовые огни старпом советской подлодки С-13.