В 7 часов 30 минут, когда замерзшие гавани и заснеженные леса побережья заливает золотистый свет солнца, вертолеты взмыли в воздух и направились на север, пролетая над крохотными рыбацкими поселками, разбросанными на самом северном «пальце» Ньюфаундленда. И вот под нами открылось великолепное зрелище: округлые льдины, кружащиеся в приливных течениях, гряды ледяных торосов, развбдья и покрытые тонкой ледяной коркой, словно обернутые в пластиковую пленку, полыньи.

Утро просто великолепное: безоблачное, безветренное и солнечное. В кабине вертолета нам с Дэвисом тепло, как в парнике. Севернее пролива Белл-Айл Дэвис снижает вертолет, чтобы получше рассмотреть во льдах пару судов, но мы не видим никаких тюленей. Летим дальше; четыре других наших вертолета, словно москиты, висят над ледяными полями в прозрачном безбрежье неба.

Наконец на горизонте появляются силуэты трех кораблей, отстоящих друг от друга до предела видимости. Они «жируют» — убивают тюленей. Наши арендованные вертолеты садятся на лед на почтительном расстоянии от ближайшего судна. Брайан подлетает поближе к месту охоты, и мы различаем внизу темные туловища самок, корчащиеся тельца бельков и тянущиеся к судну ярко-красные полосы на белом льду.

Брайан сажает вертолет ярдах в двухстах от «Арктик Эксплорера» [одного из судов Карлсена] из Галифакса. Воздух полнится криками тюленей. Длинные красные следы ведут к месту, откуда груды шкур поднимались лебедкой на борт судна… А в десяти футах от меня горюет несчастная тюлениха.

Раскачивая взад и вперед свою трехсотфунтовую тушу, она ритмично поднимает кверху голову и протяжно — воет от горя: у ее брюха лежит темно-фиолетовая куча мяса — все, что осталось от ее детеныша. Пока я смотрю на нее, рев прекращается; кажется, что она еще пытается выть, но голос пропал, и она лишь не переставая раскачивается взад и вперед.

Картина напоминает поле битвы. Насколько хватает взор, лед вокруг забрызган кровью. Громко кричат пока живые бельки, чьи матери ушли под воду. На горизонте видны освещенные солнцем темные силуэты размахивающих дубинками охотников. Наша группа, тяжело ступая по льду, подходит к проруби и останавливается, чтобы взглянуть, как мимо нас с грандиозностью балерины проплывает тюлениха. Крохотные тельца бельков — размером не больше куска жаренного мяса после того, как с них содрали шкуру и жир, — жутковато пялятся на нас вылезшими из орбит глазами из черепов, разможенных дубинками зверобоев.

То тут то там полощатся на ветру красные флажки на собранных в кучи «скальпах». В этом месте на льдине орудуют четверо зверобоев. Когда они приближаются к бельку, его мать один-два раза метнется в их сторону, но потом соскользнет с льдины в воду. Словно бейсбольная бита, взлетает вверх пропитавшаяся кровью дубина зверобоя. Слышится глухой удар — будто колотушкой по большому барабану — это бита раскалывает череп тюлененку. Из глаз, носа, и рта белька струями течет темно-красная кровь. Белек судорожно дергается и корчится от боли, передаваемой мышцам умирающей нервной системой, а зверобой спокойно достает длинный нож и начинает точить, на оселке стальное лезвие. Продольным разрезом он вспарывает брюхо белька от подбородка до задних ласт: тюлененок раскрывается, будто кошелек с молнией, его жир колышется словно желе; на холодном воздухе от внутренностей идет пар.

Мы направляемся к ближайшему флагу и по дороге видим действительно кошмарное зрелище: еще живую тюлениху с размозженным черепом, мелко дышащую скошенной набок мордой.