|
М. Кирову при жизни последнего. Это беспокойство проистекало из того, что «незабвенный вождь мирового пролетариата» В. И. Ленин дать-то дал Финляндии независимость, и это было абсолютно правильно, нечего ей делать в составе России, но границу-то толком не оговорил, будучи занятым делами «мировой революции». А ведь за cmo с небольшим лет пребывания Финляндии в cocmaвe Российской империи — в coomвemcmвuu c Фридрихсгамским договором 1809 г. — финны как бы естественным образом привыкли считать ряд исконно русских земель своими, начисто позабыв, что либерал Александр I монаршим повелением попросту присоединил эти территории к Финляндии дабы она уютней чувствовала себя под скипетром русского царя. В результате при выходе из уже развалившейся Российской империи, да еще и в условиях Брестского договора от 3 марта 1918 г. финны прихватили эти территории как свои собственные, а чуть позже утвердили свое господство над ними с помощью Запада, Версальского договора 1919 г. и нескольких интервенций против России в 1920 — 1922 гг. Потому что к этому ее, Финляндию, откровенно толкали Запад и особенно Великобритания, с геостратегической точки зрения, — естественно, в своих, крайне русофобских целях, — считавшие, что при тех, в непосредственной близости от носившего тогда название Петроград Ленинграда проходивших границах, «Финляндия является ключом к Петрограду, а Петроград — ключ к Москве» (см. лондонскую «Times» от 17 апреля 1919 г.). Именно этот ключ по итогам Первой мировой войны Великобритания захапала себе, чтобы впоследствии, когда ее же, Англии, npomеже — А. Гитлер — окрепнет, втихаря отдать ему этот же ключ» как само собой ратумеющийся атрибут для грезившегося Лондону успеха при нападении Гитлера на СССР. По данным советской военной разведки, к этому Лондон стал практически готовиться с 1923 г. (см.: ЦАМО. Ф. 33 987. Oп.3 Д. 98. Л 73 — 76).
Как убедимся из содержания последующих глав, уже в начале 1938 г. Сталин фактически точно знал, что война с Германией может начаться даже осенью 1939 г., правда, с меньшей степенью вероятности, или же, но с куда большей вероятностью — весной 1941 г. Ради оттяжки срока столкновения с Германией до указанного года он и пошел на подписание Договора о ненападении от 23 августа 1939 г. А вот его же точка зрения всего год спустя — 18 ноября 1940 г., то есть за семь с лишним месяцев до 22 июня 1941 г. «Вопросы безопасности государства встают сейчас еще более остро. Теперь, когда наши границы отодвинут на Запад, нужен могучий заслон вдоль их с приведенными в боевую готовность оперативными группировками в ближнем, но… не в ближайшем тылу». Именно в таких словах он и оценил итоги знаменитого визита Молотова в Германию и сделал соответствующие выводы. Кcmаmu, обратите внимание на то, о чем же конкретно говорил Сталин — о могучем заслоне вдоль новых границ, об оперативных группировках войск в ближнем, а не в ближайшем тылу. Ведь, что называется, и слепому, и даже ни бельмеса не сведущему в военном деле человеку должно быть coвepшeннo ясно, что он говорил о сугубо оборонительных мероприятиях — ведь заслон, тем более могучий, по его словам, к наступательным по характеру мероприятиям не отнесешь. Тем более что говорил он об оперативных группировках, а не о наступательных, особенно если к тому же учесть, что их дислокацию он видел как сугубо оборонительную, т. е. в ближнем, а не в ближайшем от границ тылу. Обратите на это особое внимание. Bom если бы наоборот, то тогда преспокойно можно было бы говорить о подготовке к наступлению, чем сколь безмерно, но столь же и беспочвенно грешат очень многие историки. Но этого не было, ничего подобного он не произносил, даже в очень узком кругу — ведь выше процитированные его слова были произнесены им на заседании Политбюро, где, кстати, присутствовал и Тимошенко как нарком обороны. |
