Много раз представлялась Джуге эта минута и эта тишина, когда вдруг вспомнят его забытое с далеких военных лет имя.

«Теодором» называли его люди Шенборнов, жандармы, узники. Лихое время! Но коварны люди. Пречиста дева! Хотя бы Шенборны: он взорвал фугас в замке, как они этого хотели, а вместо благодарности его самого решили стереть с лица земли, отправить в Освенцим! Будто из каждой тысячи пенге не платил он кому следует!»

…Снова отверзлись глаза и уши. Сотни голов, говор многих людей. Фурманки с солдатами.

— Теодор! Держите! А-а-а! — это был даже не крик, а стон.

«Все, все против!..» — подумал Джуга.

— Пошла массовка, — раздалось в ретрансляторах.

В свете вспыхнувших «юпитеров» на землистых скулах Джуги резко обозначились светлый и темный провалы — словно срезы разных пластов на склонах глинистого карьера.

— Держите!..

«Как же! Сейчас!» — злоба поднялась в нем.

Разве они могли понять! Не он в конце концов создал лагерь в Клайчевском замке! Не он надоумил Филателиста собрать все иконы Тордоксы, чтобы продать за границу! И здесь, на выставке, Роман, а не он, Джуга, спустился в зал за иконами и полотнами голландцев. Ему, Теодору, нужен был только «Суд Пилата»… Не из-за него, из-за Джуги, убит Смердов. Да и к чему? Сколько им оставалось обоим жить на свете? Не сделал он ничего такого, чтобы можно было сказать: «Если бы не Джуга, этого бы не случилось». Таков мир. Не он придумал горе, оккупацию, преступления.

Прирожденный механицист, он мысленно раскладывал все на простые, устраивавшие его составляющие — что делал сам, что делали другие.

И когда он выхватил пистолет, действия его были такими же, как если бы маленький «фроммер» оказался незаряженным или заряженным одними холостыми патронами — те же легкие движения ладони вдоль рукояти, фиксации крючка, мягкий нажим указательным пальцем…

Он не целился ни в Ненюкова, ни в Гонту. Всех больше ненавидел он сейчас тех, кто стоял на площади, кто жил, смотрел без страха в свое прошлое; ненавидел люто, на первый взгляд необъяснимо; как уголовники ненавидят порой свидетелей, а главное, потерпевших от совершенных ими преступлений, проецируя на них свою вину.

Гонта оттолкнул Бржзовску, прыгнул вперед. Угловатый, он тем не менее точно выбрал момент.

Раздался тихий хлопок, пуля отскочила от мостовой.

Джуга попытался перезарядить пистолет. Гонта с силой рванул за оружие. Двое находившихся в толпе инспекторов придвинулись, закрыв старичка администратора от любопытных.

— По местам! — снова раздалось в ретрансляторах.

Романа задержали здесь же на площади, он и не пытался оказать сопротивление и только крикнул подбегавшему инспектору в замшевой кепке:

— Осторожно… — он все еще старался избегать резких движений. И еще: — Не держите за свитер!

Теплые вещи Роман покупал на собственные деньги, таков был урок прошлых судимостей. Какие ценности ни проходили бы через его руки, только пальто да шерстяной свитер сопровождали его снова в камеру.

— Возражений не имею! — инспектор защелкнул наручник, второй он замкнул у себя на руке.

В нескольких метрах впереди вели Теодора Джугу.

Кремер с иконой в футляре пишущей машинки, не останавливаясь, прошел мимо: «Икарус» уже отправлялся.

Явления разного порядка и неодинаковой значимости одновременно происходили на площади.

Подражая старозаветному почтовому рожку, звучал клаксон.