— Настоящие. Сгодится на что-нибудь.

Затем меня поразила мысль о потрясающей несправедливости. Такая гордая принцесса, как Натема, не станет одевать своих рабынь в поддельные жемчуга, такое поведение было бы показателем безвкусицы и неотесанности. Точно так же, разве стала бы она одевать человека, которого надеялась сделать любовником, в поддельные самоцветы? Думаю, мои пальцы чуточку дрожали, когда я рылся в куче брошенной одежды.

В огромном тюрбане, унизанном камнями кушаке и туфлях самоцветы оказались настоящими.

Это я знал точно. Я бросался в атаку, глотая пороховой дым не ради славы. Бывая у лондонского ювелира, я перебирал драгоценные камни именно для такой надобности.

Я держал в руках целое состояние.

— Скорее, — скомандовал я и засунул камни в складку ткани внутри набедренной повязки. Вокруг талии у меня был застегнут широкий кожаный пояс, взятый у воина в стальной кольчуге. Мы шли коридорами, известными Глоагу. Он держал в руке копье. Я бы не рискнул встать сейчас у него на пути.

На жесткой, мышиного цвета шкуре Глоага я заметил над левой лопаткой след клейма, вензель, соответствующий буквам К. Э. Натема обезображивала прислуживающих ей рабынь, которых видела ежедневно. К моему бесконечному облегчению, Делию, пробывшую на кухне, по ее словам, всего один день, не заклеймили. Меня, как потенциального любовника принцессы, тоже не стали клеймить.

Мы удостоверились, что в материале избранной нами одежды нет ни одного изумрудно-зеленого клочка. Я накинул на плечи в качестве плаща короткий алый квадрат и заставил Глоага сделать то же самое.

Он находил дорогу с безошибочной точностью, пока мы не добрались до узкого, пыльного, заросшего паутиной коридора внизу дворца, где с одной стороны сквозь трещины между массивными базальтовыми блоками сочилась вода. У нас будет больше шансов ночью, когда два солнца зайдут в буйстве топазовых и рубиновых красок и, если повезет, между первой из семи лун и землей проплывет небольшое облачко. Подобно любому моряку, узнав однажды положение с приливом и луной, я постоянно держал эти сведения в голове, готовый в любой момент выдать точное положение того и другого. На Крегене приходится учитывать семь лун и их фазы; но я автоматически был уверен, что смогу сказать, когда наступит самый темный период ночи.

Привыкнув к долгим вахтам без еды, я испытывал озабоченность насчет Делии; но тут Глоаг поразил нас, достав ломоть хлеба, несколько размякший и помятый, и горсть палин, сохраненных от предыдущего ужина, контрабандой принесенного мной. Мы поели с аппетитом, вполне естественным у голодных людей, не оставив ни крошки.

Учитывая обстоятельства, в дальнейшем побег проходил без особых трудностей. Мы проползли через вонючий тайный ход и потерну. Глоаг оказался превосходным разведчиком. Мы выплыли в канал, украли ялик и погребли при тусклом свете трех лун, проходивших низко над головой. Движение ближайших к Крегену лун заметно на глаз. О побеге из города на аэроботе не могло быть и речи, поскольку городская стража наверняка сейчас усиленно патрулирует воздушные трассы. Я осторожно выспрашивал направление у рабов и узнал точное местонахождение анклава Эвард среди прочих островов. Я брался за отчаянную игру, но у меня имелась козырная карта.

Весь город поднят на ноги из-за побега рабов, особенно Знатного Дома, и нас могут, конечно, выдать. Но я в этом сомневался. Эвард и Эстеркари были друг с другом на ножах. Мы бесшумно подплыли к причалу, где люди в зелено-синих ливреях Дома Эвард проводили нас к главе их Дома. Я принял надменный и властный вид. Когда возникает необходимость, вавадир может держаться столь же авторитарно и по-диктаторски, как любой человек, командующий людьми.

Беседа протекала без формальностей и приятно. Ванек из семейства Ванек Знатного Дома Эвард живей всего напоминал мне Кидонеса Эстеркари. Оба страдали мрачной иссушающей жаждой власти. Он сидел в голубовато-зеленых одеждах, скрестив руки, и слушал.