Анатолий Мошковский. Трава и солнце
ДЕЛЬФИНИЙ МЫС Повесть
ВСТУПЛЕНИЕ
Дул попутный ветер, и Зевс, косматый и грозный, смотрел с тугого паруса вдаль. Там кувыркались дельфины, сверкало солнце, а здесь ритмично взлетали длинные весла и из трюма доносилось слабое постукивание: в несколько рядов стояли в деревянных ячеях большие глиняные сосуды с вином — острый, дурманящий запах его щекотал ноздри кормчего, управлявшего судном. Понт Эвксинский искрился и полыхал синевой. Кормчий задумался. Он вспомнил слепящие белым камнем Афины, откуда еще мальчиком был увезен родителями сюда, в Скифию, потому что у отца отобрали за долги крошечную гончарную мастерскую. Здесь он окреп, возмужал, а год назад нанялся к хозяину судна кормчим: возил грузы. Что ни день — то качка, от которой поташнивает, брызги в лицо, скрип весел и острая резь в глазах — вечно напрягаешь их, глядя вперед, чтобы не налететь на риф, не сесть на мель, — и вечно от зноя сухо в глотке… Скорей бы прибыть в Херсонес и спуститься в подвальчик, где много холодного вина и острой еды, усесться на деревянную лавку и забыть обо всем… Кормчий смотрел вперед, оглохнув от солнца и воспоминаний, смотрел в смутную синеву — и ничего не видел. И не слышал. Не слышал голосов тех, кто сидел за веслами. А они о чем-то кричали. И очень громко и возбужденно. Он трогал свою жесткую бородку и мечтательно улыбался. И вдруг — удар! Море вокруг клокотало, мачта накренилась. Огромное лицо Зевса с вытаращенными глазами перекосилось. В нем был гнев и ужас. Удар! Еще удар! Гигантский острый мыс, врезавшийся в море, был далеко, но из воды вокруг судна вдруг выскочили скалы. Море возле них взрывалось, крутилось, пенилось. Судно накренилось. Загремели, выскакивая из ячей, глиняные сосуды. Гребцы стали прыгать в воду. Мачта переломилась, и лицо Зевса сморщилось, исказилось от боли. — Какой неверный, какой скалистый берег! — крикнул кормчий, хватаясь за обломок мачты… Судно так и не прибыло со своим грузом в бухту назначения. Но гибель его не прошла бесследно. Не прошла хотя бы уж потому, что через две тысячи лет она перевернула вверх дном жизнь одного московского мальчишки, да и не только его…
Глава 1 ОДИК И ОЛЯ
Одик с сестрой и родителями ехал в Скалистый — приморский городок, названный так, наверно, потому, что там было множество острых опасных скал. Оля смотрела в окно и хмурила тоненькие бесцветные бровки, а Одика так и распирало от улыбки, и он героически боролся с собой. Улыбаться сейчас было нельзя, потому что мама с отцом заспорили. Охота же! Делать им больше нечего. Мама провела пальцем по зеркалу, занимавшему всю дверь в купе, и зеркало, как молния, рассек зигзаг чистой дорожки. Она передернула плечом: — Даже вагона не убрали как следует. А что будет днем? Духотища, жара… Ну точно помешалась на чистоте! И дома от мамы нет спасения: охотится за каждой пылинкой и не успокоится, пока не поймает ее сырой тряпкой или пылесосом. — Переживем, — буркнул из-под потолка отец, и очень правильно буркнул: такое дело… Он стоял на шаткой стремянке, сердитый, грузный, и самостоятельно застилал верхнюю полку. — Но мы б уже были там… Там, понимаешь… Два часа — и никаких постелей и гари! В море б уже купались… — А путь от аэропорта? И ты забываешь: детям надо брать на самолет взрослые билеты, не посадишь же Одика на коленки. Одик прыснул. — Пузырь! — Оля возмущенно убрала со столика худые локотки и стала вытираться платочком. — А ты заморыш! — выпалил Одик. |
