Тони Марстону было двадцать. Образование он получил хорошее, но самое обычное, после чего перед молодым человеком замаячила перспектива пойти работать в контору при заводе его дяди. Сидение на стуле и возня с бумагами несколько расходились с его представлениями о будущей жизни, и Тони решил, что его домом станет Южная Африка, поскольку именно здесь один из его дальних родственников за год до этого заработал пять тысяч фунтов на табаке. Марстон собирался получить столько же, а если повезет, то и больше. Одновременно с этим он собирался учиться. Против именно этой фермы у Тони имелось лишь одно возражение — здесь не выращивали табак, впрочем, полгода на ферме со смешанным хозяйством все равно обогатят его опыт и пойдут ему на пользу. Он сочувствовал Дику, который, как он знал, был несчастен, однако даже его трагедия казалась Тони романтичной. Глядя на нее беспристрастно, молодой человек видел в этой истории свидетельство растущей капитализации сельских хозяйств по всему миру: мелкие фермерские хозяйства неизбежно поглотят большие (поскольку сам он собирался стать крупным собственником, данная тенденция его не тревожила). Тони пока что еще не начал зарабатывать себе на жизнь, а потому мыслил исключительно абстракциями. Например, в вопросе расовой дискриминации он придерживался обычных «прогрессивных» взглядов, той особой поверхностной прогрессивности идеалиста, который редко рассматривает какой-либо конфликт субъективно. Тони привез с собой целый чемодан книг, которые он расставил вдоль круглой стенки хижины: труды по вопросу о расовом неравенстве, о Родсе и Крюгере, об истории золота и о сельском хозяйстве. Однако неделю спустя, взяв одну из монографий в руки, Марстон обнаружил, что сзади обложку изъели термиты, после чего сложил все книги обратно в чемодан и больше до них не дотрагивался. Человек не может работать по двенадцать часов в день и после этого находить в себе достаточно сил для занятий.

Трапезничал он с Тёрнерами. Все остальное время Тони набирался опыта и знаний, ему надо было за месяц научиться всему, что бы позволило самостоятельно управлять хозяйством в течение полугода, вплоть до возвращения Дика. Весь день Тони проводил с ним в полях: вставал в пять утра и ложился в восемь вечера. Тони интересовало буквально все: он был хорошо образован, свеж, бодр — чудесный товарищ. Или, быть может, именно таким счел бы его Дик десять лет назад. Сейчас же, когда Тони пытался завести спокойный разговор о смешанных браках или же о влиянии расовой дискриминации на производство, Тёрнер не отвечал, а лишь таращился на него с отсутствующим выражением лица. Дика в присутствии Тони заботило лишь одно: дотянуть эти последние дни, при этом не утратив последние остатки самоуважения, не сорвавшись, не отказавшись от намеченного отъезда. А ведь Тёрнер понимал, что ему надо уехать. И, несмотря на это, Дик так терзался, так страдал и был столь несчастен, что ему приходилось удерживать себя от безумных порывов поджечь высокую траву и потом смотреть, как пламя пожирает вельд, который он знал так хорошо, что каждое деревце, каждый куст здесь были ему друзьями.