|
Именно лицемерие — поскольку в стране, где у туземок в обилии появляются дети-мулаты всякий раз, когда неподалеку поселяется одинокий белый мужчина, — в первую очередь потрясло Марстона после приезда. Впрочем, он прочел немало работ по психологии, чтобы осознавать наличие сексуального аспекта расовой дискриминации, одна из основ которого — зависть белого человека, считающего, что черные превосходят их в половой мощи, поэтому Тони удивило и насторожило, что белая женщина с такой легкостью преодолела этот барьер. Впрочем, как-то раз молодому англичанину встретился доктор, много лет проработавший в сельской местности, который заявил, что Тони бы удивился, узнав, сколь много белых женщин вступают в связи с черными. В тот раз Марстон поразился, несмотря на всю свою «прогрессивность»: ему показалось, что подобное поведение мало чем отличается от связей с животными.
Все эти мысли вылетели у Тони из головы, и он просто остался перед фактом: миссис Тёрнер, несчастная женщина, которая была несколько «не в себе» и, совершенно очевидно, находилась на последней стадии нервного истощения, в данный момент как раз выходила из спальни, а одна ее рука все еще была поднесена к волосам. И тут, при виде ее веселого невинного лица, пусть даже от этой веселости и веяло слегка слабоумием, Тони понял, что все его подозрения — сущая нелепица. Заметив молодого человека, Мэри остановилась как вкопанная и со страхом воззрилась на него. Потом выражение муки исчезло с ее лица, и оно стало пустым и равнодушным. Тони не мог понять, в чем причина этой неожиданной перемены. Несмотря на все это, он произнес шутливым голосом, в котором чувствовалась неловкость: — Я слышал о русской императрице, которая настолько не считала своих рабов за людей, что взяла манеру раздеваться в их присутствии. — Тони решил взглянуть на произошедшее именно с этой точки зрения, поскольку иные были для него слишком сложны. — Правда? — с сомнением в голосе наконец спросила она. Мэри выглядела озадаченной. — Скажите, а туземец всегда вас раздевает и одевает? — поинтересовался Марстон. — У него так мало работы, — произнесла Мэри, вздернув подбородок и хитро поглядев на Тони. — Он должен отрабатывать деньги. — Она тряхнула головой. — Это ведь не принято в нашей стране. Или я ошибаюсь? — медленно сказал молодой англичанин, пребывая в полнейшем изумлении. Произнеся эту фразу, он понял, что слова «наша страна», являвшиеся для большинства белых людей призывом сплотиться вместе, ничего для нее не значили. Для этой женщины существовала лишь ферма, и то не вся, а только дом, дом, и больше ничего. Только сейчас, ощущая накатывающий ужас и жалость, он начал понимать, чем вызвано полное равнодушие, которое Мэри проявляла к Дику: она отгородилась от всего, что противоречило ее действиям, что могло бы возродить к жизни свод правил, необходимость следовать которым ей привили с детства. — Говорят, я не такая, не такая, не такая, — неожиданно заговорила миссис Тёрнер, напоминая граммофонную пластинку, которую заело. — Не такая? — тупо переспросил Тони. — Не такая, — в ее словах чувствовались хитрость, озорство и вместе с тем торжество. «Господи, да она же совсем выжила из ума, — сказал себе Тони. — А не ошибаюсь ли я? — тут же подумалось ему. — Не может быть, чтобы она сошла с ума. Если бы эта женщина рехнулась, она бы вела себя иначе. А она держится так, словно обитает в своем собственном мирке, где нормы и правила других людей таковыми не считаются. Она забыла, что представляют собой белые люди. С другой стороны, что такое безумие, как не убежище, в котором скрываются от реального мира?» Итак, несчастный и озадаченный Тони, все еще сжимая в руках стакан и бутылку, сидел на стуле возле водяного фильтра и с беспокойством взирал на Мэри. |
