Дмитрий качался на полотняном стуле, держа в руке пиво, другая банка торчала у него из кармана. Он хмуро смотрел перед собой.

Я поднялся наверх поглядеть, что происходит. Когда я вошел, Лили лежала на кровати и рыдала.

– Уйди отсюда! – крикнула она мне. – Оставь меня в покое.

Я сел на кровать и некоторое время подавал ей бумажные платки.

– Придется привыкать, – сказал я. – Всякий надеется, что у него обязательно будет по‑другому, только это еще никому не удавалось.

Я положил руку ей на плечо, потом добавил:

– Твоя мать никогда не плакала. Ты ведь хочешь знать, какая она была.

Некоторое время спустя мы вернулись вниз.

Еще через некоторое время Дмитрий запустил стаканом в своего отца и убежал, перемахнув через кусты. Ришар рассказал, что один из его сыновей тоже как‑то показал ему кулак и что это свидетельствует о вырождении человечества. «Диаблос» только кивал, пока Ольга вытирала ему рубашку.

Кароль встала из‑за стола и ушла со страдальческим видом.

Я наклонился к Лили и сказал, что если она хочет покататься со мной на лодке, то сейчас как раз подходящий момент.

Ей не хотелось.

– Займись лучше Кароль, – посоветовала она.

Кароль и в самом деле было нехорошо: она стояла поодаль, держась за черное дерево, ее рвало. Я нашел глазами Ришара – он о чем‑то увлеченно беседовал с отцом Дмитрия, а мать и Ольга убирали со стола.

Я наклонился над Кароль.

– Только не говори мне, что я напилась, – пробормотала она между двумя спазмами. – Не надо банальностей.

– А что же тогда? На солнце перегрелась?

– Нет, не на солнце. При чем здесь солнце?

Я потер ей спину.

– Ну‑ну, будь умницей, – сказал я. – Ну же.

Я отвел ее в ванную, а сам устроился в гостиной с газетой. Я прочел, что наводнения вскоре сменятся засухой, поэтому нас просят не мыть машины. Вдруг Кароль взвизгнула и вылетела из ванной.

– Там крыса, – выпалила она.

– Странное дело, – сказал я.

– Пойди сам посмотри. За стиральной машиной.

Мы пошли в сарай за лопатой.

– У нее красные глаза, – заметил я. – На этот раз действительно огромная.

– Говорят, их сейчас много. В домах так и кишат. И фиг их убьешь.

– Знаю. Живучие твари. Наверняка они на лето перебираются сюда из города. Вслед за нами.

– Какой ужас! Что ты такое говоришь?

Я был в этом уверен. Никаких сомнений.

Я нашел лопату и совок. Кароль воспользовалась темнотой сарая и всплакнула втихомолку. Она приникла к моей спине, и мы стояли так некоторое время. Потом она всхлипнула.

– Все. Теперь все прошло, – сказала она.

Я вдруг улыбнулся в темноте и чуть было не сказал ей, что, к сожалению, ничто не проходит окончательно. Но вовремя сдержался.

– Мужайся, старушка, – сказал я, потрепав ее по плечу. – Мужайся, черт подери.

И, подобно зловещим могильщикам в сгущающихся сумерках, держа на плече орудия убийства, мы вернулись в дом.

Ришар и отец Дмитрия сидели теперь на веранде в вертящихся креслах.

Мы обсудили с ними, как нам лучше справиться с крысой. Отец Дмитрия вставил между прочим, что не потерпит нравоучений от собственного сына, тем более что Эвелин, потаскуха, тоже делала что хотела.

– Он скоро вернется, – заверил я. – Тут вокруг только лес, на много километров.

Лили стояла в глубине сада, ближе к лесу, и вглядывалась в темноту.

– А я когда‑то смотрел на вас как на бога, – сказал я ему. – И мечтал быть на вас похожим.

Он поднял на меня глаза и широко улыбнулся:

– Что случилось, companero?  Мы перешли на «вы»?

Кароль потянула меня за рукав.