Слушать ее было совсем не утешительно.

– И как можно самому поставить себя в такое положение? Как можно быть таким глупым?

Мы были не единственные, кто потерял всякую надежду на то, что когда‑нибудь что‑нибудь изменится. Да просто оглянуться по сторонам, перекинуться парой слов с первым встречным – и сразу ясно, что он тоже мается от непонимания и одиночества. И никто ничего не в силах поделать. И никакая выпивка, никакая травка тут не помогут.

В былые времена, когда я сходил с ума по группе «Диаблос», моя мать пила по‑черному. Теперь страсти утихли, напивалась она два‑три раза в год, по особым случаям.

Как‑то ночью, заехав к ней, я застал ее на четвереньках посреди гостиной. Ее подруга Ольга в это время блевала в ванной.

Мать стала убеждать меня, что ищет сережку, которая куда‑то закатилась. Но лицо ее было залито слезами.

*

Потом наконец пришло время отпуска.

У Кароль был дом на берегу озера. Я в конце концов дал себя убедить и тоже снял дом неподалеку. Кароль твердила, что с ума сойдет от тоски, если я оставлю ее одну со всеми мужиками ее семейства – по ее словам, за последний месяц мы с ней стали так близки, что я просто не имел права бросать ее на произвол судьбы. Я не спорил. Мы действительно во многом друг друга поддерживали. С наступлением вечера мы вместе ныряли в темноту и вместе возвращались утром, растратив последние силы.

Когда я зашел к ней сказать, что мы перебрались и устроились по соседству, она самым натуральным образом бросилась мне на шею. За ее спиной стоял улыбающийся Ришар, ее муж, и крутил пальцем у виска.

– Не давай ей волю, – посоветовал он мне, пока она надевала купальник. – Она бывает иногда ужасно приставучей.

Прошло много лет с тех пор, как наши дети играли вместе на узком пляже у берега. Нам тогда казалось, что жизнь еще только началась и впереди нас ждет много удивительного.

– Благодарю за совет, – ответил я.

В те далекие времена это местечко даже не было обозначено на картах. Потом подул ветер перемен, оно сделалось модным, и теперь там нельзя было рвать цветы и ездить со скоростью больше двадцати километров в час. Подходы к озеру были взяты под охрану, а лесники вели себя как маньяки. Местный торговец газетами продавал теперь «Геральд трибюн» и сигары. Строить было нельзя. Ставить палатки тоже. По вечерам на берегу собирались отдыхающие, чтобы полюбоваться закатом.

Первое, что я услышал от Лили за все утро, был вопрос, сколько стоят помидоры, которые продавались здесь по какой‑то немыслимой цене.

Мы оставили Дмитрия и мою мать устраиваться на новом месте. Я не звал Лили ехать со мной, но мне было приятно, когда она сама вышла в тот момент, когда я уже сидел в машине. Я считал, что каникулы на берегу озера всем пойдут на пользу, хотя бы для здоровья, чтобы немного очухаться после изнурительных месяцев, которые мы прожили с ощущением катастрофы.

Потом Лили спросила, натуральные это помидоры или мутанты.

– Ну что, поедем кататься на лодке, как раньше? – предложил я, рассматривая имбирь, которым мне хотелось куда‑нибудь запустить.

Она не знала, что ответить. Учебный год на факультете благополучно закончился, со смерти Эвелин прошло уже больше месяца, и Лили ко мне немного подобрела. Она не знала, что ответить, но все же не сказала «нет».

– Все мы стремимся к лучшей жизни, – заметил я. – Не забывай.

Мы бродили между стеллажами универсама. Позвякивая золотыми браслетами, покупательницы тянулись за консервами и низкокалорийными продуктами.

Я спросил, что бы нам купить для Дмитрия.

– Представь себе, если однажды он узнает, что это был ты, – вскинулась она. – Что тогда будет?

– Пусть себе докапывается. Не беспокойся, ничего он не узнает.