– Зеленые балахоны, – процедил сквозь зубы Игнис. – Инквизиция.

– Может быть, не стоит вмешиваться? – напряглась Ирис.

– Это причина твоего беспокойства? – обернулся к жене Игнис.

– Нет, – замотала головой Ирис.

– Тогда забирай правее, та улочка выше прочих, – показал Игнис на южный край площади. – Разберемся. Я вижу, тут десяток стражников да пять балахонников. Не стоит беспокоиться. К тому же в Обстинаре и Тиморе инквизиция запрещена, так что мы в любом случае на стороне местной власти. Да и тошно что-то внутри от всего этого.

– Тошно? – не поняла Ирис.

– Тошно будет, если проедем мимо.

…Селян на площади оказалось не меньше тысячи человек, большинство из них составляли женщины и дети. Десяток стражников с обнаженными мечами мотались вокруг толпы, еще двое секли на наскоро сооруженном помосте прихваченных к лавкам шестерых мужчин. Секли в кровь. Рядом стояли шестеро храмовников. Пятеро в зеленых балахонах. Один в сером. Над их головами в петле болталась истерзанная в кровь старуха. Еще две петли пока были свободны. Но под ними босыми ногами в снегу стояла молодая женщина и девочка лет двенадцати. Одежда на них была разодрана, но, судя по облику повешенной, им еще предстояло пройти и через пытки. Над толпой стоял стон. Игнис приподнялся в стременах и разглядел между лавками окровавленные тела. Еще трое или четверо мужчин были убиты или избиты до бесчувствия. Стражники, окружающие толпу, заметили незнакомца и подали в его сторону лошадей. Кое-кто стал оборачиваться и в толпе. Даже девочка вдруг ухватила молодую женщину за руку и, переступая по снегу босыми ногами, ткнула пальцем в его сторону.

– Почтенные! – крикнул Игнис. Крикнул так громко, что вся толпа повернулась в его сторону, стражники придержали лошадей, а стражники с плетьми в руках замерли, стирая кровь с рук.

– Почтенные! – еще громче крикнул Игнис. – Что это за представление вы устроили? Разве в пределах Обстинара разрешена инквизиция?

– А ты кто такой? – скинул с головы серый капюшон один из храмовников, и Игнис увидел гладковыбритый череп, впалые щеки и безумный, пустой взгляд. – Мы посланники герцога Обстинара! Его волей мы вершим суд над мерзкими колдунами.

– Ложь, – крикнул в ответ Игнис. – Знак Обстинара – алый барс на голубом фоне, а на поясах твоих стражников знак Ардууса – белый калб на алом фоне. Но даже нацепи вы на свои пояса любые знаки, повторяю – инквизиция запрещена в Обстинаре и Тиморе. Здесь действует только суд местных правителей.

– И Обстинар, и Тимор – части великого Ардууса, – повысил голос храмовник. – И подчинены воле короля Пуруса Арундо. И я, служитель Единого Храма Энки, несу волю Пуруса Арундо, а также Предстоятеля Единого Храма и Инквизиции Энки Энимала во все пределы Ардууса!

– Будь оно даже так, – Игнис положил руку на рукоять меча, – отчего ты нарушаешь правила? Или ты не знаешь их? По суду инквизиции на стороне обвиненных должны свидетельствовать староста деревни или ее стражи. Где служитель Энки? Молельную избу я вижу, а его нет? Я уж не говорю, что приговоренные к казни могут быть казнены только распоряжением герцога. Кто позволил сечь женщину перед повешением? Где наряд на телесные наказания от правителя Обстинара? Есть он? С печатью герцога Аэса Кертуса? Я могу его увидеть?

– Можешь, – засмеялся храмовник. – Иди сюда. Заодно я познакомлю тебя и со старостой деревни, и со стражами, и даже со служителем Энки, который позволил старухе врачевать без разрешения Единого Храма.