|
И теперь, ужасаясь как могло такое крайне непристойное и богохульное произведение быть написано, он зачитал отрывки из него перед Палатой лордов. На полях своего эссе Уилкис сделал замечания, подписавшись именем епископа Уорбертона, потому что в свое время Уорбертон сделал заметки на полях эссе, написанного Папой. Епископ, услышав, что его имя было использовано в этом непотребном документе, пришел в ярость и жестоко разбранил Уилкиса, сравнив его с дьяволом. А затем он извинился перед дьяволом за то, что причислил его к компании Уилкиса. Гнев епископа оказался столь неистов, что даже те, кто был склонен поддерживать Уилкиса, отвернулись от него. На этот раз Уилкис зашел слишком далеко. И когда Уорбертон предложил возбудить против Уилкиса судебное дело, обвинив его в богохульстве, все согласились, что так и следует поступить.
Тем временем и в Палате общин не обошлось без критики в адрес Уилкиса. Член Палаты общин от Кэмелфорда Сэмюел Мартин назвал его трусом и негодяем. Уилкис заявил на это, что ему ничего не остается, как вызвать Мартина на дуэль. Теперь драма была в самом разгаре. Все ждали развязки. И когда Уилкис, встретившись с Мартином в Гайд-парке, был ранен, народ пришел в негодование. Поползли слухи, что враги Уилкиса преднамеренно приказали Мартину ранить Уилкиса, и возбужденные люди высыпали на улицы. Проведав, что один из городских шерифов по приказу парламента принялся сжигать 45-й номер «Норт Бритона» перед Королевской биржей, огромная толпа ринулась спасать газету. Оставшиеся экземпляры «Норт Бритон» с триумфом пронесли по улицам города. А в костер полетели юбки и сапоги, показывая тем самым, что прекрасно понимают, кто стоял за всеми этими бедами. Тем временем Уилкис, под предлогом того, что ранен, оставался у себя дома и отказывался предстать перед судом Палаты общин и ответить за свои грехи. Уилкис решил сначала потянуть время, а поняв, что дольше уже не сможет избегать появления в суде, ускользнул на континент. Здесь он случайно встретился с известной куртизанкой Коррадини, с которой зажил общим домом. Его друзья, решительно настроенные поддерживать Уилкиса и дело свободы, присылали ему деньги. Несколько месяцев Уилкис жил припеваючи, забавляясь мыслью как ловко он перехитрил всех по ту сторону пролива.
Отъезд Уилкиса не улучшил ситуации в стране. Появились проблемы с налогом, который сэр Дэшвуд, будучи канцлером казначейства, предложил наложить на сидр; возник конфликт в парламенте, когда Джордж Гренвил попытался поддержать эту меру, указав на необходимость введения новых налогов. – Поскольку джентльмены так возражают против налога на сидр, – уныло сказал Гренвил, – то хотелось бы услышать, что они предложат обложить налогом? Поднялся Питт и, подражая прискорбному голосу Гренвила, повторил слова известной песни: «Милый пастушок, скажи мне, где?..» Гренвил разгневанно спросил, допустимо ли столь неуважительное отношение к джентльмену. На что Питт отвесил глубокий поклон и, прихрамывая, вышел из зала заседаний. После этого случая стоило Гренвилу появиться на улице, как толпа кричала ему вслед: «Милый пастушок». Люди рады были поднять на смех любого, а тем более какого-нибудь незадачливого политика. Горе и смех соседствовали, а толпа всегда с готовностью устраивала развлечения. Но главной мишенью для насмешек был Бьют. Над ним глумились с особым пристрастием. Как только его карета появлялась на улице, горожане оставляли все свои дела, хватая что попадется под руку, а зачастую даже дубинки, и бросались ей в догонку. Вдовствующая принцесса жила в постоянном страхе, опасаясь за своего любовника. – Я не могу вынести этого, – твердила она, когда Бьют навещал ее. – Я просто в ужасе. Для Бьюта события последних месяцев тоже не прошли даром. Как он изменился! В прежние времена он был убежден, что для него открыты все пути; теперь же он признавал свое поражение. |
