|
Знаю лишь, что за шесть месяцев я привык к тому, что этот мрачный план стал обычной частью наших разговоров. Еще три следующих месяца прошло прежде, чем я смог заставить себя согласиться на предложение, а еще через три месяца я откровенно признался Дивни, что у меня исчезли последние сомнения. Не могу перечислить, сколько фокусов и уловок он применил, чтобы привлечь меня на свою сторону. Скажу лишь, что он прочел отдельные места из моего «Указателя Де Селби» (или притворился) с тем, чтобы потом обсуждать со мной, сколь серьезна ответственность всякого, кто из одного только своего личного каприза отказывается подарить миру «Указатель».
Старик Мэтерс жил один. Дивни знал, в какой вечер и на каком безлюдном участке дороги около его дома он повстречается нам с ящиком денег. Этот вечер наступил глубокой зимой; свет уже слабел, когда мы уселись за ужин, обсуждая предстоящее дело. Дивни сказал, что надо привязать лопаты к рамам велосипедов, — тогда будет похоже, будто мы едем промышлять зайцев; а он возьмет с собой собственный железный насос на случай небольшого прокола. Об убийстве рассказать нечего. Наклонное небо казалось нашим сообщником, спустившимся в саване скучного тумана до нескольких метров над мокрой дорогой, где мы ждали. Все было очень тихо, и в ушах у нас не было ни звука, кроме капель с деревьев. Велосипеды были спрятаны. Я уныло опирался на лопату, а Дивни с насосом под мышкой удовлетворенно курил трубку. Старик возник около нас чуть ли не раньше, чем мы поняли, что рядом кто-то есть. Я плохо видел его в тусклом свете, но успел заметить пустое бескровное лицо, выглядывавшее из большого черного пальто, под которым он был скрыт от уха до щиколотки. Дивни сразу выступил вперед и, указав назад вдоль дороги, сказал: — Это случайно не ваш сверток на дороге? Старик повернул голову посмотреть и получил удар по шее насосом Дивни, напрочь сбивший его с ног и, скорее всего, раздробивший шейный позвонок. Валясь в полный рост в грязь, он не вскрикнул. Вместо этого я услышал, как он что-то сказал разговорным голосом — что-то вроде «Я не люблю сельдерей» или «Я забыл очки за дверью». После этого он лежал очень неподвижно. Я довольно глупо наблюдал эту сцену, все еще опираясь на лопату. Дивни зверски копался в упавшей фигуре, потом встал. В руке у него был черный ящик для денег. Он махнул им в воздухе и рыкнул на меня: — Эй, там, проснись! Кончай его лопатой! Я механически пошел вперед, отмахнул лопатой за плечо и изо всей силы ударил лезвием в торчащий подбородок. Я ощутил и почти что услышал, как материал его черепа с хрустом смялся, подобно пустой яичной скорлупе. Не знаю, как часто я наносил ему удары после этого, но я не остановился, пока не устал. Я бросил лопату и огляделся в поисках Дивни. Его нигде не было. Я тихо позвал его по имени, но он не отзывался. Я прошел немного по дороге и снова позвал. Я вспрыгнул на насыпь канавы и поглядел вокруг в надвигающийся сумрак. Я еще раз позвал его по имени, насколько посмел громко, но в тиши не было ответа. Он исчез. Он удрал с ящиком денег, оставив меня наедине с мертвецом и с лопатой, наверно окрашивающей теперь в розоватые тона водянистую грязь вокруг. Мое бьющееся сердце болезненно споткнулось. Меня пронизал холодок страха. Если кто-нибудь придет, ничто на свете не спасет меня от виселицы. Даже если бы Дивни был все еще со мной, деля мою вину, и это не защитило бы меня. Онемев от страха, я долго стоял, глядя на смятую кучу в черном пальто. Перед приходом старика мы с Дивни вырыли у дороги глубокую яму, заботливо сохраняя в целости куски дерна. Теперь я панически потянул тяжелую грязную фигуру с места, где она лежала, перетащил ее с огромным усилием через канаву в поле и сбросил в дыру. Потом я помчался обратно за лопатой и в безумной, слепой ярости стал бросать и заталкивать землю назад в яму. Яма была почти полна, когда я услышал шаги. |
