|
На ногах красовались алые туфли, а на голове белая скуфья. Только ему, единственному прелату из миллиарда католиков, разрешалось носить такое облачение. — Может быть, Его Святейшество приступит к этой приятной миссии после нашего разговора? У меня еще много дел, а все утро я заседал в трибунале. — Это буквально пара минут, — мягко возразил Климент. Государственный секретарь Ватикана понимал, что немцу нравится поддразнивать его. Из открытого окна доносился гул римской толпы, неповторимый, ни на что не похожий рокот трех миллионов людей, двигающихся по застывшему вулканическому пеплу.[4] Климент тоже слышал толпу. — У этого города необычные звуки. — Это наши звуки. — Ах, чуть не забыл. Вы же итальянец, не то что мы все. Валендреа стоял около старинной кровати, спинки которой были вырезаны из массивной дубовой древесины и украшены резными деревянными столбиками и шариками, покрытыми таким множеством царапин, как будто мастер наносил их специально. Один край накрыт старым, расшитым тамбуром одеялом, на другом лежали две огромные подушки. Вся остальная мебель тоже была немецкая — зеркальный шкафчик и туалетный столик расписаны в беззаботном баварском стиле. С конца одиннадцатого века папский престол не занимали немцы. Нынешний Папа Климент XV старался подражать Клименту II и не скрывал этого. Но того Климента, скорее всего, отравили. Валендреа часто думал, что и этому немцу не стоит забывать о судьбе предшественника. — Может, вы и правы, — миролюбиво сказал Климент, — публика подождет. Ведь у нас с вами дела поважнее? Порыв ветра из открытого окна чуть не смешал лежащие на столе бумаги. Валендреа успел прижать их к столу, не дав разлететься, монитор компьютера, стоявшего тут же, заслонил документы от ветра. Климент еще не успел включить его. Он первым из пап прекрасно пользовался современной техникой — и это тоже восхищало журналистов, — но против этого нововведения Валендреа не возражал. В конце концов, компьютерную связь и линии факсов гораздо легче отслеживать, чем телефоны. — Мне говорили, сегодня утром вы были бесподобны, — сказал Климент. — Каким же будет заключение трибунала? Кардинал, разумеется, знал, что Мишнер уже сообщил Папе все во всех подробностях. Он видел папского секретаря среди публики. — Я и не знал, что Его Святейшество так интересуется делами трибунала. — Трудно сдержать любопытство. Площадь набита репортерами. Итак, каким будет заключение? — Отец Кили не оставил нам выбора. Он будет отлучен. Папа сложил руки за спиной. — Он не стал каяться? — Он вел себя заносчиво, даже оскорбительно. Он посмел бросить нам вызов. — А может, стоило его принять? Это замечание застигло Валендреа врасплох, но за десятилетия дипломатической службы он научился скрывать свое замешательство, отвечая вопросом на вопрос. — А в чем смысл такого нетрадиционного поступка? — Зачем везде искать смысл? Просто выслушать другую точку зрения. Валендреа не пошевелился. — Нельзя открыто оспаривать принцип безбрачия, — спокойно продолжал Климент. — Церковь придерживалась его пятьсот лет. И что потом? Женщины-священники? Браки клириков? Разрешение использовать контрацептивы? Полный пересмотр всех догм? Климент подошел к кровати и посмотрел на средневековое изображение Климента II, висящее на стене. |
