|
Мальчикам нужна мать, особенно в такое тревожное время… – Вы правы, вы правы, госпожа Прокопчук. Мать нужна детям всегда, а особенно в трудное время. По национальности вы… – Украинка. Польская подданная. – Ваш муж? – Лесной инженер Ладислав Стахурский… – Поляк? – Да. – А почему вы пришли к нам, госпожа Прокопчук? – Мне казалось, что… – Что вам казалось? – Богданович начал ставить вопросы быстро, словно он допрашивал женщину. – Что вам казалось? – Мне думалось, вы, как славянин, сумеете понять меня… – Мы занимаемся русскими, госпожа Прокопчук. Только русскими. Если бы вы были русской подданной, мы бы завели на вас карточку и вошли в сношение с немецкими властями. – К кому я могу обратиться, господин Богданович? Посоветуйте мне, пожалуйста… – Когда мы обращались за помощью к украинцам, они не считали своим долгом помогать нам советом, госпожа Прокопчук. – Я обращаюсь к вам как мать… – В наш век, увы, следует разграничивать и это понятие. – Матерь божия была одна, – оказала Ганна, чувствуя, что сейчас снова заплачет. – Разве можно в чем либо винить матерей? Богданович озлился, лицо его снова как то неуловимо дрогнуло. – Тех, которые оставляют своих детей, да. Ганна поднялась – резко, словно ее ударили: – Мне казалось, что в газете работают интеллигентные люди. – Вы не ошиблись. Интеллигентные люди имеют право и обязаны отстаивать свою точку зрения. Повторять общепризнанное – удел черни. У вас все? – Да. У меня все. Я хочу сказать вам на прощание, что бог накажет вас за вашу черствость, господин Богданович. – Мне отмщение, и аз воздам. – Богданович тоже поднялся, после того как цепко и ернически оглядел фигуру женщины. – Честь имею. Ганна шла к выходу, чувствуя на спине, шее, ногах, на волосах, уложенных без этого омерзительного, ставшего модным перманента, неотрывный взгляд Богдановича. «Сейчас он окликнет меня, – подумала женщина, взявшись за медную холодную ручку, чересчур дорогую и вычурную на плохо окрашенной, потрескавшейся двери, – я знаю, что он сейчас скажет». – Госпожа Прокопчук… – Богданович кашлянул негромко. – Да, – ответила Ганна, не оборачиваясь. – Вы можете оставить свой телефон. При случае я постараюсь обговорить ваш вопрос с немецкими властями. Ганна медленно повернула голову, и взгляды их встретились. – Я оставлю мой телефон представителю немецкой власти, – ответила Ганна, – мне не нужны посредники. Богданович усмехнулся: – Как знаете. Во всяком случае, принимая решение, они обратятся ко мне за консультацией. – Так ведь я украинка… – Как же, как же… Но украинского отдела в Париже нет, слава богу. Так что решайте. Мне, во всяком случае, было бы любопытно навестить вас. …Два года назад, когда Ганна решила принять приглашение, пришедшее из Парижа, и уехала от Ладислава и мальчиков, муж сказал, что будет считать ее отъезд окончательным разрывом, и она устало согласилась с этим, потому что бесконечные ночные разговоры (попытки объяснить ему, что едет она не из за прихоти и не потому, что ищет каких то новых ощущений, а лишь по необходимости работать) до того утомили обоих, что стало ясно – прежнее, привычное, принадлежащее только им двоим кончилось, ушло безвозвратно. В Париже она находила вначале счастье и спокойствие в творчестве: работала в огромной архитектурной мастерской, и проекты ее вызывали восторг у коллег. |
