– Малышка лежала в отделении для новорожденных долгих три дня.

– Три дня? Ты уверена? – с сомнением спросила Джемма.

Мы с Джеммой всю жизнь были сестрами, и она всегда знала, что я вижу призраки и что я родилась единственным ангелом смерти по эту сторону Млечного Пути, что, в свою очередь, дало мне возможность помогать папе и дяде Бобу в их работе. Но мы с ней никогда не были близки. Я считала, что ее отталкивает то, чем я являюсь, и лишь недавно узнала, что вовсе не мой статус держал ее на расстоянии, а я сама, потому что когда-то этого потребовала. Я и не мечтала, что она когда-нибудь станет воспринимать меня всерьез.

– Ага, и прекрати перебивать, – сказала я, так вильнув в сторону, что чуть не оторвалось колесо. Из всех мест на свете, где можно потерять колесо, это я бы выбрала в последнюю очередь. – На чем я остановилась? Ах да. Никто к ней не приходил. Никто не навещал, кроме огромного множества мертвых людей, собравшихся вокруг малышки и остававшихся на страже, пока отец не справился с горем и не пришел наконец забрать ее домой.

– Не думаю, что прошло три дня.

– Малышка прекрасно помнила все это, потому что у новорожденных великолепная кратковременная память.

– Допустим, – отступила Джемма. – Переходи к хорошей части.

Джемма психиатр. А это значит, она может позаботиться о проблемах всех на свете, но не о своих собственных. И это лишь одна из наших общих черт. Хотя наш внешний вид в их число не входит. У меня темные волосы и золотистые глаза, она – классическая голубоглазая блондинка, при виде которой трепещут мужские сердца. Я тоже могу заставить трепетать мужские сердца, но у меня свои методы, в которых я изрядно поднаторела. В основном они касаются того, что я умею делать ртом.

– Так ты уже в курсе, что я помню день, когда родилась?

– Еще бы! Ты мне тысячу раз говорила, когда мы были детьми.

Ничего себе. А я и не помню.

– Тогда я наверняка рассказывала об огромном зловещем существе, укутанном в развевающийся черный плащ, которое наполнило всю родильную палату незримым колебанием волн, разбивающихся о стены? И о том, как он возвышался в углу, оставаясь со мной все три дня и обещая, что отец скоро придет, хотя тогда я не слышала его голоса? И о том, как он до смерти меня пугал, потому что мне казалось, что одно его присутствие высасывает из меня силы и лишает возможности дышать?

Повисла долгая пауза. Я даже успела задуматься, не уснула ли Джемма снова, но вдруг она проговорила:

– Нет, об этом ты не упоминала.

– А-а, ну ладно. – Я постукивала пальцами по рулю в такт классическому року, тихо звучавшему в машине, и была рада, что могу вернуться к рассказу. – В общем, так и было. А на третий день, когда отец наконец-то появился в больнице, чтобы забрать девочку домой, ей ужасно хотелось спросить «Где тебя носило, пап?», но не хватало двигательных навыков, отвечающих за речь. Прошел год. Она была очень счастлива, потому что больше не видела то большое страшное существо, а папа, казалось, искренне ее любил. Кроме тех дней, когда она ела гороховое пюре, но он сам виноват. А потом он привел домой женщину по имени Дениз, и с тех пор счастья значительно поубавилось.

– Ясно, – сказала Джемма, – все, что касается мачехи, я поняла. Возвращайся к могущественному существу.

Наверное, Рейес был единственной сногсшибательной частью моей жизни, о которой не знала Джемма. Если, конечно, не принимать в расчет ту ночь с Двадцать второй штурмовой эскадрильей истребителей. Они праздновали повышение одного из своих товарищей. Я помогала праздновать. Чертовы «отвертки» с вином. В ту ночь я впервые узнала, как много существует разных способов отмазаться. И насколько безгранично мое желание жить, несмотря на самое кошмарное в жизни похмелье.