Павел Амнуэль, Роман Леонидов. Третья сторона медали
С Яношем Золтаи я познакомился на одиннадцатом конгрессе филателистов. В дни работы конгресса Яношу исполнилось восемнадцать. С непримиримостью, свойственной возрасту, он считал свою коллекцию лучшей и остро переживал присуждение восьмого места его тематической серии «Первые люди на Луне». Моя коллекция фальшивых марок начала двадцатого века заняла десятое место, и я тоже чувствовал себя обойденным. Ведь собрать такую коллекцию неизмеримо труднее, чем «Электростанции Сибири» или, скажем, «Покорение Сахары». Мы стояли с Яношем на террасе Дворца коллекционеров, рассматривали чужие работы и роптали. — К следующей выставке, — сказал Янош, — я готовлю серию «Пейзажи планет». Пятьсот марок с видами Меркурия, Марса, Венеры и Юпитера. Я собирал фальшивые марки, и в коллекции Яноша не видел ничего особенного. Но марки с видами Марса заинтересовали меня. Не как филателиста, а как человека, прожившего на Марсе лучшую часть жизни. — Пойдемте ко мне, — предложил Янош, — коллекция у меня в номере. Несколько минут спустя я держал в руках толстый альбом. Марок марсианской серии было около сотни. Сине-зеленый блок из шести ромбических беззубцовок привлек мое внимание сначала тем, что уголок одной из марок был надорван. Однако прежде чем я успел заинтересоваться этим эффектом, меня поразила надпись, мелкой вязью проходившая по краю блока: «Миражи в Змеином море». Минуту я сидел словно оглушенный. Каждый коллекционер, хоть раз нападавший на величайшую редкость, поймет мое состояние. — Этот блок, — поспешил объяснить Янош, — я выменял у Хендрока на голубую Гаити 1897 года. Здесь, правда, небольшой дефект… — Это не виды Марса! — воскликнул я. — В марсианской атмосфере миражи невозможны! — Значит… — Блок — явная фальшивка. Янош, давайте меняться! Для вас «Миражи» не представляют ценности, раз они фальшивые, а для меня просто клад. Соглашайтесь, я дам вам «Пионеров Меркурия», их нет в вашей коллекции. Янош колебался, и мне пришлось объяснять, что в разреженной и сухой марсианской атмосфере луч света не может претерпеть тех изменений, которые на Земле приводят к появлению фата-морганы. Я призвал на помощь весь свой авторитет специалиста по астрономическим инструментам, и Янош уступил. «Пионеров» я пообещал прислать ему, как только вернусь в Ашхабад. Мы поговорили еще о наших филателистических заботах, я без интереса досмотрел коллекцию и пошел к себе в номер. Мне не терпелось основательно заняться своим приобретением. Устроившись в кресле с лупой в руках, я просидел над блоком допоздна. В художественном отношении он был выполнен безупречно. Но главное, пожалуй, заключалось не в мастерстве художника, а в том, что он изобразил. На первой марке я увидел типичный уголок марсианской пустыни. Рисунок барханов, цвет неба были переданы с большой тщательностью. Я ни секунды не сомневался в том, что неизвестный автор знал Марс не по книгам и фильмам о космонавтах. Нет, он жил на Марсе, он ходил по этим пескам и — он любил эту планету… Рассматривая рисунок, я снова почувствовал волнение, которое испытал сорок лет назад, когда впервые увидел ало-зеленые пески. Но тем инороднее показался мне мираж. От песка исходил едва заметный туман, чуть светлее фиолетового неба, прозрачный, как воздух. Облачко имело определенную форму: что-то вроде шара на трех тонких ногах, упиравшихся в песок… Вторая и третья марки давали более благодатный материал для размышления. Фоном и здесь служила тщательно выписанная пустыня. Из песка выступали острые синие грани ареи, этот неприхотливый марсианский кустарник отсвечивал металлическим блеском под лучами низко стоявшего солнца. |
