— Здоров, — послышалось из-под ели.

— Вот и прекрасно!.. До отбоя еще часа два, но мы уже сегодня не увидимся, так что спокойной вам ночи, ребята!

Когда Клекотов отошел от костра, Фимка вопросительно взглянул на Богдана.

— А ты говорил!.. Шиш тебе, а не палатка! Не на того напали!

— Посмотрим! — отозвался Богдан. — Время есть.

Дождь

Клим заканчивал обход лагеря. В палатки он не заходил. Шел вдоль просек по лесу, чтобы проверить, нет ли поблизости чего-нибудь опасного для ребят: старой землянки, которая могла обвалиться и придавить любопытных мальчишек, крутого оврага, надломленного дерева.

Так он делал и в пионерских лагерях, в которых работал старшим вожатым три последних лета.

Завершая обход, Клим забрался на высокий, поросший лесом холм и здесь, на самой вершине, набрел на большую, давно не обновлявшуюся братскую могилу. С другой стороны к ней подходила чуть приметная тропка. Могилу все-таки изредка навещали, но не поправляли ни развалившейся ограды, ни покосившегося обелиска, на котором виднелась когда-то хромированная, а теперь поржавевшая металлическая планка. С трудом читалось: «…шестого гвардейского…» Остальное разобрать было невозможно.

Клим стоял у обелиска и думал, что сюда надо обязательно прийти с ребятами и привести могилу в порядок. Он уже собирался уходить, когда на тропке показалась старуха с букетом полевых цветов.

— Здравствуйте, бабушка! — Клим шагнул ей навстречу. — Вы, наверно, знаете, кто здесь.

Он не договорил, заметив недоверие и страх в глазах старухи. Она попятилась, потом повернулась и почти побежала вниз. Бородатый незнакомец напугал ее.

— Да не бойтесь! — крикнул Клим. — Я могу уйти, если мешаю!

Старуха поспешно спускалась вниз по тропке, и Клим понял, что с ней не поговоришь.

Возвращаясь к штабной поляне, Клим услышал ритмичное шарканье пилы и деловитый перестук топоров. От этих звуков растаял неприятный осадок от встречи с пугливой старухой. Работал наряд из первого взвода — мальчишки заготовляли дрова для кухни. Лагерная жизнь налаживалась.

С центра поляны были видны все четыре просеки. Там мирно белели палатки. Снаружи — никого. Мальчишки обживали брезентовые домики: раскладывали по тумбочкам личные вещи, в который раз переставляли кровати, менялись друг с другом местами, протирали слюдяные оконца. Лишь на Третьей Тропе горел костер.

Комиссар был в курсе всех событий. Костер не удивил его и не насторожил, хотя Клим понимал, что это не просто костер, а вызов лагерному руководству. И этот вызов был принят всеми, кроме капитана Дробового.

Клим подошел к дверям мастерской — ключи висели на месте, на щите у входа. По пути комиссар заглянул на кухню и узнал, что Вовка Самоварик накормлен. «Про ужин вспомнил, а показать снимки забыл!» — подумал он, но тотчас отогнал эту мысль. Он же был в обходе — Вовка не мог его найти. А сейчас, наверно, его карточки разложены у костра, и мальчишки любуются ими. Клима потянуло на Третью Тропу — посмотреть, что получилось у Вовки Самоварика. Но он пересилил себя — не пошел. Нельзя было нарушать план, предложенный подполковником. Пусть мальчишки жгут костер. Пусть сидят у него хоть всю ночь напролет. Это их дело. Никто к ним больше не подойдет, потому что никого это не тревожит. Так по крайней мере все должно выглядеть для ребят.