Больше всего Катю испугало молчание Сергея. Он катался от боли по земле, и рот у него был распахнут в крике, но ни звука не вылетело из горла.

— Что с тобой?.. Перестань! — испуганно говорила она, пытаясь распрямить судорожно подтянутую к подбородку ногу Сергея. — Живот?.. Или сердце?.. Да не молчи же ты!

— Нога, — услышала Катя и взглянула на ступню.

Нога на сгибе внизу уже потеряла свою форму. Растягивая кожу, вокруг надувался нездорового цвета лоснящийся обруч.

— Вставайте! — отчаянно закричала Катя. — На помощь!.. Сюда!

— Тихо ты! — простонал Сергей. — Я молчу, а ты орешь как бешеная!

— Скорей! Скорей! — не слушая его, кричала Катя.

На просеке показались ночные патрульные, еще не снявшиеся с дежурства. Но раньше других прибежал сержант Кульбеда — босиком, в трусах.

Выскочил из палатки и Славка Мощагин. Вокруг Кати и Сергея быстро собралась толпа заспанных и напуганных мальчишек. Посыпались вопросы. А Сергей сам еще не знал, что с ним произошло, и путано, неуверенно пролепетал про бугор, по которому он ударил вместо мяча.

Кульбеда ощупал поврежденную ногу, и его рябое лицо стало озабоченным.

— Боюсь за кости. Их тут много, в ступне, понапихано. Надо в санчасть! — он сцепил руки. — Кто носить умеет?

Славка Мощагин шагнул к нему и хотел вместе с сержантом из четырех рук сделать замок для переноски Сергея. Пока Славка, торопясь и путаясь, разбирался со своими руками, над Сергеем наклонился Гришка Распутя, поднял его и понес к штабной поляне.

Сергей не протестовал — чувствовал, что сам идти не сможет. От боли он скрипел зубами. Но еще больней стало ему, когда он вдруг увидел Богдана. В глазах у того не было ни торжества, ни злорадства — спокойный, холодный взгляд с прищуром. Взгляд судьи, чей приговор только что приведен в исполнение. И понял Сергей, кто поставил для него ловушку.

— Больно же! — негромко сказал он, глядя Богдану в глаза.

— Я знаю, — отозвался Богдан.

— Не разговаривай! — прикрикнула на Сергея Катя и не удержалась: — Кого ты разжалобить вздумал? Ему все равно!.. А ты, — Катя взяла Гришку под локоть, — не споткнись смотри!

Обсуждая происшествие, мальчишки расходились. Спать никому больше не хотелось. Сержант Кульбеда, одевшись, побежал вслед за Гришкой и Катей. Фимка подошел к Богдану, взял за рукав и потащил за палатку, где их уже ждал Димка. Богдан догадывался, о чем будет разговор, но не думал, что он произойдет в такой форме. Димка вынул из кармана перочинный ножик и, не пожалев лезвия, провел по земле черту — отделил Богдана от себя и Фимки.

— Ты — там, мы — здесь! И больше к нам не суйся!

— А будешь приставать, — добавил Фимка, — подстроим хуже, чем ты Лагутину. Месяц будем думать, а подстроим!

Они повернулись и ушли, оставив Богдана около черты. Он постоял над ней, приподнял ногу и вдруг исступленно принялся топтать и затирать ботинками взрезанную ножом бороздку.

— Кто мое ружье трогал? — послышался из палатки возмущенный голос Вовки Самоварика. — Убью, если испортили!

Вовкин крик еще больше взвинтил Богдана. Закусив губу, он ворвался в палатку, раздернул на груди рубашку и пошел на Вовку, страшный, разъяренный.

— На! На! Убей!.. Я трогал! Я!.. Убей! Убей!

Вовка попятился.

— С ума сошел!.. Да я так, нарочно, чтоб попугать!

— Нет, ты убей! Убей! — наступал на него Богдан.