— Зря ты так, Эрли. Все–таки где–то должны же быть космодромы.

— Ладно, — сказал Мюллер, — могло быть хуже, правда, Малыш?

Я не ответил, потому что у меня началась икота.

— Выпей воды, — сказал Эр ли.

— Пустяки, это нервное, — сказал я.

Арсен включил наружное огнетушение. Фонтаны желтой пены вырвались из бортовых сопел, сбивая пламя с горящих веток.

— Как самочувствие, Малыш? — спросил Эрли. Я снова икнул несколько раз подряд.

— Перестань икать, — сказал он, — на всю жизнь все равно не наикаешься.

— Что теперь? — спросил Арсен.

— Газ. Пять часов. Выдержишь, Толик?

— Попробую, — сказал я.

— Лучше подождем, — мне показалось, что Эрли даже обрадовался предоставившейся возможности оттянуть дезинфекцию. — Ты пока приляг, а мы с Арсеном побреемся.

Арсен засопел. Предложить Циладзе сбрить бороду — все равно что просить павлина продать хвост.

Эрли достал из ящика пульта принадлежности для бритья и кучу всевозможных флаконов. Он всегда с большой торжественностью обставлял эту процедуру.

Я подумал, что командир нарочно откладывает момент выхода из ракеты, чтобы дать нам возможность подумать о главном. В полете нам было не до этого.

— Нам торопиться некуда, — сказал он, разглядывая в зеркальце свой подбородок, — нас сорок четыре столетия ждали, подождут еще.

— Ждали! — сказал Циладзе. — Как бы не так. Нужны мы тут, как кошке насморк.

«Ага, началось», — подумал я.

— А ты как считаешь, Малыш?

— Нужны, — сказал я. — От таких экспонатов не откажется ни одна цивилизация. Сразу — в музей. «А вот, дети, первобытные люди, населявшие нашу планету в двадцать первом веке, а вот примитивные орудия, которыми они пользовались: космический корабль с аннигиляционными двигателями и планетарный робот–разведчик».

— Так, так, Малыш. Ты про бороду еще скажи.

— Скажу. «Обратите внимание на слабо развитые височные доли одного из них и вспомните, что я вам рассказывала про эволюцию Хомо Сапиенс».

— Глупости! — сказал Эрли. — Человек не меняется с незапамятных времен, и наши потомки в шестьдесят пятом столетии…

— Человек не меняется, — перебил Арсен, — а человечество в целом очень меняется, и техника идет вперед. Страшно представить, что они там понавыдумывали за сорок четыре столетия.

— Ладно, — сказал Мюллер, — разберемся и в технике. Давай–ка лучше газ.

Я лежал на койке, повернувшись лицом к переборке. У меня было очень скверно на душе. Я знал, что так и должно быть. В конце концов, мы на это шли. Просто раньше у нас не было времени думать о всяких таких вещах. Не будешь же размышлять о судьбах человечества, когда нужно, спасая свою жизнь, бить лазерами гигантских пауков или взрывать плантации кровососущих кактусов. В анабиозной ванне тоже не думают.

Я повернулся на другой бок.

— Не спишь, Малыш?

Эрли лежал на спине. По выражению его лица я понял, что он думает о том же.

— Не спится. Скажи, Эрли, а мы в самом деле не покажемся им чем–то вроде питекантропов?

— Не думаю, Малыш. Сорок четыре столетия, конечно, очень большой срок, но мы ведь тоже представители эры очень высокой цивилизации. Ты забываешь о преемственности культур. Не казался же Аристотель нашим современникам дикарем.

Я невольно подумал, какой бы вид имел Аристотель, попади он на наш «Поиск».

— Ладно, — сказал я, — посмотрим.

— Посмотрим, — сказал Эрли.

Вероятно, я уснул, потому что, когда открыл глаза, Эрли возился с пробами воздуха, взятыми из атмосферы, а Арсен копался во внутренностях ПЛАРа.