- Трудно узнать человека за два дня.

- Может быть, и вообще невозможно. Никогда. До конца. Теперь особенно. Много ли людей сами себя знают?

Думаете, Марина за отца из расчета пошла? Любила она его по-своему, хотя не осознала себя, вот что. Час ее не подошел. А внутренне она человек. И меня поняла, наверняка поняла, что за поведением моим ненормальным, скоморошьим настоящее есть, поняла и то, что нельзя, и меня понять заставила. Как Татьяна, если хотите, если смеяться не будете.

- Не буду.

- Это хорошо. Вы хорошо говорили. Но не упростили мы ничего. Это неважно, что сейчас с девчонкой переспать легко... Смотря с какой опять-таки... Люди людьми остаются, и настоящих полно, хоть и циниками представляемся. А каждый надеется сквозь мишуру свет увидеть, не неоновый, настоящий. Да вы поглядите! Здорово-то как!

Мазин посмотрел туда, куда протянул руку Валерий, и увидел между деревьями взметнувшуюся над ущельем арку. Празднично яркие цвета солнечного спектра, неразъединимо переходя один в другой, перекинулись от хребта к хребту над речкой, лесом, снеговыми пиками, высоко и низко, так что вершина радуги трепетала там, где тянулись самолетные трассы, а основания упирались в видимые простым глазом расщелины.

- Хорошая примета, - заметил Мазин.

- Да вы смотрите, смотрите...

И Валерий улыбнулся Мазину, забыв на минуту тревоги, опасения, невеселые раздумья.

"После такой улыбки мне придется поверить всему, что он наговорил", подумал Игорь Николаевич, дожидаясь, пока художник вернется на грешную землю. И он вернулся.

- Что вам еще хотелось узнать?

И тут Мазин задал вопрос, который возник внезапно не только для Валерия, но и для него самого.

- У тебя есть паспорт?

- Паспорт?

- Ну, пусть не паспорт, любой документ, подтверждающий личность.

- Мою? Вы что?..

Валерий, как под гипнозом, вытащил затрепанную книжечку.

- Это удостоверение. Правда, карточка отвалилась.

- Фотография мне не нужна. Спасибо.

Мазин вернул удостоверение и рассмеялся.

- Я ж говорил, что радуга - хорошая примета. А теперь скажи, наконец, за что ты ударил пасечника?

Валерий, сбитый с толку "проверкой документов", не противился.

- Представьте мое состояние. Отец. Марина. Паташон. Все перепуталось. А тут является этот духобор с сивухой.

- Водку принес Демьяныч?

- Со стаканчиками.

- Зачем он пришел? С выпивкой. Он же непьющий.

- Не понимаю. Что-то потребовалось. Предложил выпить. Я отказался. Выпил уже немало и больше пить не хотел. Пил я, чтобы заглушить себя, но напиваться, превращаться в скота не собирался. Но главное - не понравился он мне, вел себя нагло.

- Нагло? - удивился Мазин, не представляя деликатного пасечника в подобном состоянии.

- Не хамил, разумеется, открыто, но внутренне как-то нахальничал. Развалился, наследил ботинками.

- Какими ботинками?

- Отвратительными, грязными ботинками.

- Тебе не померещились они спьяну? - Мазин поднялся, отмахиваясь от комаров. - На мертвом Демьяныче были сапоги, резиновые сапоги, которые привез ему Борис Михайлович.

- Не мог же я так упиться! У меня память на детали.

- Оставим пока... Итак, старик раздражал тебя?

- Действовал на нервы. Вытащил бутылку, не сомневаясь, что я стану пить. Дальше - больше. Слушаю - и ушам не верю. Заговорил о Марине.

Валерий замолчал.

- Что именно?

- Что-то гнусное, хотя и елейно. Я ударил. Он лязгнул зубами - и... и все!

- Все так все. От удара по лицу он умереть не мог.