Она вернулась в свою комнату, когда было уже три часа ночи. Перед этим навестила Милису — там все шло своим чередом на поправку. Кала сказала ей, что женщина уже даже немного съела сама разведенную в бульоне кашу. Это был явный прогресс, так что дальше, если не последует никаких неожиданностей, процесс выздоровления станет необратимым. Но неожиданности не исключались. И связаны они были с ее грядущим исчезновением и с тем, что здесь начнется после того, как будет произведена бомбардировка, а она сама исчезнет. Джин полагалась только на Логинова, на его совесть. Во всяком случае в том, что касалось Милисы. А вот что касалось остальных? Стоило ли вообще начинать все это дело, спрашивала она себя. Ведь при определенных обстоятельствах их могут просто убить. Но все-таки она рассчитывала, что здравый смысл возьмет верх и такие обстоятельства не наступят. Как бы то ни было, но той помощи, которую оказала она, им на территории Сирии не оказал бы никто, и она считала, что выполнила свой долг. Хотя и частично. Ведь где-то в обшарпанных, полуразвалившихся, бедных домиках Дары скрывались еще такие же люди, нуждающиеся в помощи. Бабак говорил, их много. Значит, ей надо вернуться сюда, обязательно. Только теперь официально, в составе миссии Красного Креста, и она, во что бы то ни стало, будет добиваться этого в Женеве от сирийских властей. Прямо на следующий же день после своего возвращения.

— Ты спишь?

— Нет, не сплю, устала немного.

Снежана проскользнула в комнату. Села в кресло напротив.

— В общем, Абия напутала, — сообщила она шепотом. — Точнее, не все сказала, Ахмет ругал ее. Там действительно цифры еще были. Кажется, четверка, а после нее две буквы латинские, вторая «т», а вот первую она не помнит.

— Скорее всего «p.m.», — сказала Джин. — Четыре часа дня, после полудня.

«Не ударят же они в четыре утра, это было бы странным, — подумала она про себя. — Конечно, Дэвид не мог прислать такое сообщение с одним словом „завтра“, это на него не похоже, он обязательно должен был указать время, ведь он понимает, что мне надо время, чтобы уйти. И именно поэтому они ударят не утром, а после полудня», — она фактически была даже уверена в этом.

— Значит так, — Джин встала с кресла с кресла, вошла в ванную, громко включила воду. — Завтра нам надо быть с тобой в Израиле, — сказала она, вернувшись, вполголоса и тут же прижала палец к губам, увидев, что Снежана готова бурно выразить свою радость.

— Завтра с утра ты снова позвонишь Абии и постараешься дать ей понять, что нам с тобой вдвоем необходимо навестить ее дочку. Однако сразу предупреди ее, не впрямую, конечно, что встречать нас не нужно, — продолжала она, — лучше вообще не показываться в этот день на улице, пусть спокойно работают в поле, мы заходить к ним не станем, чтобы не подставлять их под удар, уже и так достаточно. После того, как мы уйдем, их, конечно, допросят, но что бы они ни сказали, мы уже будем в безопасности, а ради своих собственных детей, я полагаю, об этих записках они и сами предпочтут молчать. Когда договоришься с Абией, позвони Бабаку. Он отвезет нас, и с ним я поговорю отдельно. Вызови его где-то на час, в крайнем случае, на полвторого дня, иначе мы опоздаем. Границу переходить нам придется в светлое время, так что будь готова к тому, что змеи — не змеи, но все надо делать очень быстро, просто бежать, не оглядываясь, во всем меня слушаться, иначе нас увидят с их вышек и просто срежут из пулемета, ясно? Никаких страхов, пусть лучше укусит змея, я тебя на той стороне откачаю, а вот пулеметная очередь — это бывает, и сразу насмерть.