Но ведь в моей жизни ежедневно столько всего происходит, что непритязательная еда для меня — самый лучший отдых. Разве в тюрьме еда — это не главное событие дня?
— Конечно главное. Но главное не обязательно значит волнующее. Главным становится все, о чем ты с тоской вспоминаешь в неволе и чего тебе там не хватает: это обыденное течение жизни, детские годы, когда в мире царил порядок, если не в родительском доме, то у дедушки с бабушкой, женщина, которая нежно к тебе относилась, — и все эти воспоминания связаны с едой, которая является самой надежной и неотъемлемой составляющей всех этих вещей. Похоже обстоит дело и с книгами, которые ты читаешь в тюрьме. Как-то в тюремной библиотеке я…
Ильза смотрела на Йорга и думала о Яне. Какой счастливый Йорг! Вести простую беседу, в которой можно высказать свое мнение, зная, что к тебе прислушаются, что собеседники внимательно отнесутся к твоему опыту и наблюдениям, иногда почувствовать законное превосходство над своим визави, — как же ему это нужно! Интересно, мечта о будничных вещах пробудилась у него только в тюрьме? Или в годы подполья она уже таилась в нем, готовая пробудиться по первому знаку? Испытывал ли это чувство и Ян?
Кристиана тоже обратила внимание, как изменился Йорг. Недоверчивость, настороженность, отстраненность куда-то исчезли. Он увлеченно принимал участие в беседе. Что если его странные высказывания о революции, убийствах и раскаянии были всего лишь неуклюжей реакцией на чужие нападки? Может быть, подталкивать его на чтение лекций, выступления в ток-шоу и интервью — не правильно? Потому что это приведет к новым нападкам. Может быть, по этой же причине для него будет ошибкой выступать с публичным заявлением в прессе, как бы безупречно оно ни было составлено с юридической точки зрения?
И тут, словно получив нужную реплику, на сцену вышел Марко. По его выражению она видела, что его старания увенчались успехом и он нашел адвоката, который подтвердил, что с заявлением для прессы все в порядке. Он был в таком упоении от своего успеха, своего проекта, от самого себя, что не мог дождаться, когда окажется один на один с Йоргом. Его так распирало от нетерпения, что он должен был встрянуть в разговор, чтобы прочесть перед всеми заявление, с которым Йорг в воскресенье выступит в прессе.
— Это мы уже обсудили, — холодно сказал Андреас. — Йорг не будет выступать в прессе с заявлением.
— Я посоветовался с адвокатом, и тот подтвердил, что Йорг ничем не рискует.
— Пока что я адвокат Йорга.
— Не адвокату принимать в этом деле решение. Решение должен принять он сам.
Эта тема и возникшая перепалка были для Йорга мучительны, он страдал под обращенными на него взглядами. Бестолково замахав руками, он наконец сказал:
— Мне надо подумать.
— Подумать?! — возмутился Марко. — Где же твое чувство ответственности перед теми, кто в тебя верит и ждет твоего возвращения? Опять ты уже все забыл? Неужели ты хочешь выставить себя перед всем светом как побежденный, как человек, который дал себя сломать?
— Нечего учить меня, в чем состоит моя ответственность, я не собираюсь слушать ни твоих и ничьих поучений!
Однако Йорг не чувствовал уверенности, что его слова раз и навсегда положат конец затянувшимся спорам, и он посмотрел на Кристиану, словно вся надежда была на нее.
— Что ты цепляешься за сестру? Держись тех, кто хочет бороться на твоей стороне! Тех, кто не предаст тебя, кому ты нужен! Ты…
— Все! Достаточно! Вы гость Кристианы, и если ей благородство не позволяет вышвырнуть вас из дому, то я могу. Вы сейчас же извинитесь или уходите!
— Не надо, Хеннер! Если Марко считает, что я предала революцию, так это давняя история между нами.
— Что такое? — В выражении лица и в голосе Йорга опять проступили недоверчивость и враждебность. |